Отцеубийство - [14]
Психотерапевт. В современном обществе уже прекратили выяснять, кто сильнее. Сила несправедлива сама по себе. Сразу становится понятно, кто силен, а кто слаб. И это неправильно. Поэтому эти разговоры мы прекратили. Мы теперь спорим о том, кто же здоровее. И исход этой борьбы часто гораздо менее очевиден: кто же здоровее — муж или жена, отец или сын.
Сын(Девушке прямо в ухо). Ульрика Майнхоф оставила свою семью, оставила двух маленьких дочерей, которым было всего по семь лет, чтобы служить делу революции. Уже из тюрьмы она написала дочерям письмо, в котором призналась, что любит их. И она, действительно, их любила.
Папа. Одну важную вещь в жизни я сделал. Я попердел в этих комнатах. Это я сделал. Подготовил себе пространство. Освоил его. (Указывает на стул-для-самого-старшего-из-присутствующих-мужчин). На этом стуле сижу я.
Мама. В моей юности все было очень четко регламентировано. Дети ели в кухне. Взрослые в столовой. Но затем родители начали бунтовать. А теперь и дети считаются ненормальными, если они не бунтуют. А я никогда не бунтовала. Никогда в жизни.
Сын. Я бы хотел быть Ульрикой Майнхоф. (Пауза). Или тобой.
Девушка. Перестань. Зачем ты так говоришь? Что хочешь этим сказать? Я бы совсем не хотела, чтобы ты был мной. Я не стою того, чтобы ты был мной.
Пятое действие
Вся семья в сборе. Тишина.
Папа. Ну что ж. Вот мы снова сидим и молчим. В нашей семье каждый профессионально умеет разговаривать. Но дома мы все замолкаем. Все остаются наедине со своими постыдными тайными помыслами.
Сын(Встает и кружится в танце вокруг остальных. Или это наоборот остальные танцуют вокруг него?). Обожаю этот дом. Очень люблю здесь бывать.
Мама. Да уж.
Папа. Это хорошо.
Сын. Это действительно мое самое любимое место.
Папа. Да, мы поняли.
Сын. Я просто хочу сказать, что… это мое самое любимое место. (Пауза). А вы — моя самая любимая семья.
Папа. Прекрати.
Сын. Я люблю тебя.
Папа. Прекрати, я сказал.
Сын(Маме). И тебя!
Папа. Йон!
Мама. Не перебивай его.
Сын. Этот дом — это какое-то удивительное пространство.
Папа. Не мы его строили.
Сын. Но он все равно очень красивый. (Девушке). Ты так не считаешь?
Девушка. Не знаю даже.
Сын. Ты просто не привыкла еще. Когда обживешься, то обязательно полюбишь. Я люблю этот дом. И чтоб доказать это, мне не нужно целовать пол.
Папа. Совсем не нужно.
Мама словно во сне подходит и обнимает Сына. Девушка и Папа встают и целуются. Сын смотрит на них, ни слова не говоря. Картинка растворяется.
Сын. Я ангел.
Психотерапевт. Да-а?
Сын. Не нужно всего этого. Я ангел. (Пауза). Не знаю. Я в крови, которая возникает между кожей и присутствием, между отверженным и отвергающим. Между всем тем, что составляет твою жизнь. Между чашкой и чаем. Между носом и запахом. В пределах крайности, но все же непостижим. Так было всегда. Так оно и будет. Больше не буду с тобой об этом говорить. Даже в присутствии эха. Здесь кругом голубые облачка, и они не могут обниматься. Нет! И не пытайтесь меня переубедить.
Мама(Беспокойно). Ты нас разыгрываешь?
Сын. А если бы и да? Я плазма невысказанных ожиданий. Точно вам говорю. У костра. Ой! Не трогайте меня! Извините, ничего страшного. Я растянул ногу.
Папа. Скажи, сынок, каково быть чокнутым? Это освобождает? Мне кажется, что это раскрепощает. Позволяешь себе немного подурачиться.
Девушка. А не чувствуешь себя одиноко?
Папа. Надо же. Я никогда такого не говорил ни одному из своих пациентов.
Сын. Да вовсе я не чокнутый!
Мама. Нет. Он не чокнутый. Он просто притворяется.
Девушка. Это правда?
Сын. Да, правда. (Пауза). Просто иногда я себя чувствую совсем призрачным. Это проходит. (Пауза). Вот. Теперь я уже больше не призрачный. Все в порядке?
Мама. Да-да, все в порядке.
Психотерапевт и Папа одни.
Папа. У меня был какой-то шум в левом ухе, но уже все прошло. Понимаешь ли… Ты видел данные статистики, которые показали, что семейные отношения чаще разрывают женщины? Это ужасно. Это же удар по мужскому самолюбию. Они нас оставляют. Мы им не годимся. Это мы должны делать такой выбор, разве не так? Годимся мы или нет. Никто другой за нас этого не может решить. Как бы то ни было: она… или вернее, я… — я ушел. Я собирался поговорить немного о равноправии, я выступал от лица правительственной группы мужчин. Ты же знаешь, что я вхожу в эту группу. Я отослал материал в «Дагенс нюхетер», и его должны были опубликовать. Потом его и опубликовали, но это уже другая история. Или не совсем другая… Не могу сейчас об этом говорить. Итак, я вышел на кафедру и начал выступление — я хорошо подготовился, — ты же знаешь, что женщины возбуждаются, когда видят мужчину за кафедрой. В общем, я начал говорить, но тут случилось такое, что я так и не смог закончить. Меня прервали. На меня кричали. И стащили меня с трибуны.
Психотерапевт. Что же ты такого сказал?
Папа. Ну я, собственно, тебе все это уже говорил. Я так много говорю. Ничего особенного я тогда не сказал. Ерунду какую-то. Не знаю, может, мне все это приснилось. Да у меня за всю жизнь не было ни одной несвоевременной мысли. Господи, да они меня просто кастрировали. Когда прервали меня. Знаешь ведь: лишить мужчину слова все равно, что лишить члена.
