Отцеубийцы - [51]

– Латерфольт, отведи меня к Хроусту, – отчеканила она.

«Латерфольт», не «Латерф»? Докатились…

– Я нужна ему.

– Ты должна отдох…

– Я сама решу, Морра.

Никто не решился больше спорить.

Хроуст не спал. После боя он успел лишь стащить с себя латы и теперь вместе с военачальниками, засыпающими на ходу, навис над картой Бракадии, расстеленной на земле. Взглянув в отстраненное лицо Шарки, гетман нахмурился, но без промедления подставил под ее ладони кое-как сшитую рану на щеке, а затем повел к раненым. Принцу Сироток и Истинному Королю он не сказал ни слова.

Едва его хромающие шаги затихли, как Латерфольт и Рейнар оказались в центре внимания. Сиротки хлопали Латерфольта по усталой спине, а затем принялись с таким же пылом чествовать Рейнара. Тот растерялся, и на его лице расползлась ухмылка, но не глумливая, а глупая и детская.

– Есть от тебя хоть какая-то польза, пока ты все пытаешься сдохнуть! – Кирш не отказал себе в удовольствии подколоть Рейнара, протягивая сочащуюся пивной пеной кружку.

Вскоре Латерфольт обнаружил себя у костра в окружении грязных, израненных, но счастливых Сироток. Словно во сне о солнечном прошлом, он орал шутки, наслаждался вниманием, подбадривал, подкалывал и удивлялся, когда Рейнар смеялся вместе с ним. Морра поддакивала ему, спорила и пила наравне с мужчинами, которые, кажется, уже забыли о том, как были ей не рады. Даже Кирш расслабленно хохотал над ее шутками. А когда хорошенько захмелевший Рейнар затянул пошлейшую «Песнь о потерянном конце», Латерфольт, не успев сообразить, что творит, первый стал ему подпевать…

Завтра они оплачут и отпоют павших, вернут Шарку, расквитаются друг с другом за все, что сделали в прошлом. Но робкая надежда, что кошмару скоро придет конец, смела на одну ночь горечь и ненависть, заставила забыть огонь, и кровь, и мертвецов, и Борбаса, и вину, и гетмана, и проклятых кьенгаров с их проклятыми Дарами.

Скорбь пришла, когда над полем снова взвился дым, на сей раз – от погребальных костров.

Хроуст рвался добить Редриха. Его с трудом заставили хотя бы с достоинством сжечь тела павших братьев и позволить врагу собрать тела своих убитых. Задерживаться на пепелище Унберка гетман не собирался. Все, что можно было взять у города, уже присоединили к ресурсам Сироток, а побитые вагенбурги он распорядился чинить прямо по пути, чтобы не терять ни секунды. Его воодушевлял Дар Исцеления, поставивший на ноги даже тех, кто уже готов был отправиться к праотцам.

Одна только Шарка так и не пришла в себя, как ни старались Латерфольт и Морра воззвать к ней нежностью, разговорами, шутками и всем, что она раньше любила. Даже Дэйн, самый близкий ей человек на свете, не смог одолеть Свортека в сестре.

По рядам Сироток поползли шепотки и слухи, что Свортек – тот самый кьенгар, что еще недавно хохотал во всю глотку, уничтожая бракадийцев, – завладел Шаркой окончательно. Хвал, военачальник Хроуста, даже имел наглость спросить у Латерфольта, не передумал ли тот брать в жены «это». Дело закончилось дракой. Но пока четверо Сироток оттаскивали Латерфольта от Хвала, егермейстер и сам поймал себя на мысли: что, если она не вернется? Что это значит не только для него, но и для Сироток? Ведь не кто-то, а он сам в первые дни надрывал глотку, убеждая таворцев, что в Шарке нет и не будет ничего от Свортека. Получается, он в очередной раз соврал своим людям?

Теперь мужчины звали ее ведьмой, а чертовы богословы стали заговорщицки перешептываться, стоило им увидеть Шарку. Для военачальников она снова стала всего лишь оружием, ценным, но лишенным человеческого облика. Теперь женщины, с которыми пересекался егермейстер, уже не прятали стыдливо глаза, как от чужого жениха, а кидали герою двусмысленные взгляды…

Армия тем временем двинулась в путь, и пришло время Истинному Королю воззвать к своим вассалам. Рейнар, новый любимец толпы, сам предложил организовать встречу с герцогом Хельхицким и панами Митровиц. В деревеньке Чертовы Броды они встретились, чтобы решить дальнейшую судьбу войны. С обеих сторон реяли флаги Митровиц с крылатым псом. Правда, тут и там среди псов Рейнара алели жуки Хроуста, а среди медведей Хельхицкого – черные королевские грифоны.

Хроуст и Латерфольт сопровождали Рейнара, а вооруженные Сиротки выстроились полукругом за их спинами. С другой стороны подъехал Хельхицкий в окружении своих вассалов и крылатых гусар в доспехах с железными крыльями за спиной. Крылатые гусары были гордостью не только Митровиц, но всего королевства – то была тяжелая конница, сметающая на своем пути вражеские ряды, как волна. И пусть их крылья были лишь бессмысленной и претенциозной конструкцией для устрашения, сами эти всадники были уж точно не чета юным оборванцам Латерфольта.

– Я зорко слежу за тобой, собака. – Латерфольт привстал на стременах, чтобы дотянуться до уха высокого Рейнара. – Только попробуй сделать какую-нибудь глупость…

– Как же ты достал, Латерф, – процедил тот и пришпорил коня.

– Для тебя – егермейстер Латерфольт! – Но Истинный Король его уже не слышал.

Хроуст сердито фыркнул, глядя, как Хельхицкий отдает Рейнару честь по-бракадийски, выбросив в воздух кулак. Один из латников стянул с головы шлем и бросился к герцогу без всяких церемоний. Тот разулыбался, раскинул руки, принимая его горячее, неуклюжее в доспехах объятие, и Латерфольт с приливом злости узнал беззубую улыбку и яркие глаза предателя Фубара. Он не видел его с самого Козьего Града: когда Латерфольт послал людей схватить его, Фубара уже след простыл. Проклятая Морра умудрилась намекнуть ему, чтобы убирался подальше, задолго до того, как Латерфольт узнал правду.