Отцеубийцы - [49]
Рейнар влез на лошадь, прижал к себе Шарку. Правая рука вдруг очнулась, взорвавшись чудовищной болью, но он сумел вцепиться в поводья, вложив в пальцы последние силы.
– Латерф! – крикнул он, сам не зная, что хотел сказать.
Хинн поймал лошадь одного из своих павших всадников и вскочил в седло. Втроем они поскакали обратно к Хроусту в вольный гуф.
– Принц Сироток! – орали Сиротки что было сил.
– Истинный Король! – вдруг вплелся в крики новый клич.
– Рейнар из Митровиц и Латерфольт, сын Хроуста! – подхватили все.
IX. Истинный король
Латерфольт гнал взмыленную лошадь вслед за Рейнаром, который опасно раскачивался в седле, прижимая Шарку к себе. Егермейстер не знал, насколько сильно Борбас ранил герцога. Лишь бы ему хватило сил добраться до резерва и не выронить Шарку!
Хроуст отправил оставшиеся силы на преследование армии Редриха. Сам гетман, размахивая булавой, несся во главе Сироток; его конь надрывно хрипел, подгоняемый острыми шпорами. Латерфольт знал как никто: Хроуст, этот бессмертный могучий старик с громовым голосом, способен пробудить в людях такой боевой дух, который лизоблюдам Редриха и не снился. Присутствие Хроуста на поле боя положит королевской армии конец.
– Не дайте им забрать Борбаса! – услышал Латерфольт крик гетмана. Обернувшись, он увидел за спинами всадников и крупами лошадей, что группа рыцарей пытается унести тело кьенгара с поля. Приступ тошноты подкатил к горлу, когда Латерфольт вспомнил тянущиеся к нему когтистые пальцы… Отвернувшись, он уставился на солнечные блики на доспехе Рейнара – они слепили глаза, но помогали избавиться от образа бурлящей тьмы.
Наконец всадники миновали баррикады. Лекари, присматривающие за ранеными, сгрудились вокруг Рейнара, чтобы снять Шарку с седла. Латерфольт спрыгнул с лошади, бросился туда и подхватил неподвижное тело, не чувствуя его веса, не слыша, как выкрикивают его имя в победном экстазе.
– Милая, – шептал он, – только не вздумай умирать, слышишь?
Он принес Шарку в палатку, уложил на одеяло и принялся стаскивать доспех руками, покрытыми густой кровью. Лекари суетились вокруг: один подносил к губам Шарки флягу с водой, другой помогал Латерфольту с латами, третий уговаривал хотя бы на минуту отойти в сторонку. Тело Шарки покрывали лиловые синяки и ссадины, словно подонок Борбас швырял ее о землю. Рука, за которую он тащил ее за собой, была неестественно выгнута в нескольких местах, на предплечье скалился открытый перелом. Рыжие волосы свалялись от пота и крови, как золотые локоны Тальды на плацу. «Сколько еще я буду смотреть на подобное?» – прозвучал в его голове капризный, малодушный вопрос.
– Ты мешаешь! – Чьи-то пальцы впились в его локоть. Добрутка, первая знахарка Сироток, пыталась увести его, чтобы дать место целителям. Латерфольт сердито отмахнулся, не в силах даже ничего сказать – так сильно стучали его зубы.
– Латерфольт. – Другая рука взяла его за плечо и решительно оттащила в сторону. Женщины захлопотали вокруг Шарки. Обернувшись, Латерфольт увидел Рейнара. – Оставь, они сами справятся.
«Какого черта ты меня трогаешь!» – взвыл про себя егермейстер, но вслух сказать ничего не смог. Даже разозлиться на Рейнара не сумел. Не ощутил обычного желания сделать ему больно, хотя раненый герцог с наскоро перевязанной рукой был уязвим и безоружен. А ведь мог бы легко дать ему сдохнуть на поле боя, но почему-то решил прыгнуть на кьенгара до того, как его меч снесет Рейнару голову. Даже не успел подумать, болван! Снова сыграл в благородство и едва не расстался с собственной жизнью…
Латерфольт устало опустился на лавку, пытаясь рассмотреть за спинами женщин лицо Шарки.
«Хотя бы одно движение, милая…»
– Приведите скорее Морру! – снова услышал он встревоженный голос Рейнара, который умудрился заглянуть Добрутке за плечо. – Она знает, что делать.
– Она-то тут зачем? – прохрипел егермейстер.
Рейнар не ответил: он принялся искать трубку, словно все остальное его больше не касалось. Но Латерфольт не стал с ним спорить и не остановил посланного за Моррой слугу. Что ему оставалось? Он ничего не может. Никогда не мог…
Где-то вдали тысячи голосов взорвались боевыми кличами. Грянула Сироткина Песнь, в которую вплетались имя Хроуста, и «Истинный Король», и его собственное имя, и этот дурацкий титул, который ему никогда не нравился – «Принц Сироток», будто он не бастард-полукровка, а долбаный вельможа, один из тех, кого он сам всегда презирал.
Битва у Унберка закончилась очередной победой повстанцев.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в палатку вошел гетман – один, без военачальников, которые обычно ходили за ним как тень. Доспех Хроуста был залит кровью, у правого плеча обломались оленьи рога, на щеке под глазом красовалась рваная рана – видимо, кто-то пытался отобрать у него и здоровый глаз, – но старику удалось в очередной раз усмехнуться смерти в лицо.
Он не сразу заговорил, удивленный престранной сценой: Шарка, живая, но по-прежнему без сознания, лежала на одеялах. Около нее сидели Морра, которая без устали шептала ей на ухо, и Дэйн, немо борющийся со слезами. Потерянный и тихий Латерфольт ходил из угла в угол, а Рейнар сидел неподалеку с рукой на перевязи и курил мадемму, пытаясь притупить боль.
