Отцеубийцы - [128]
«Вот и все», – прошептал Свортек, и раздался негромкий, удивленный крик.
Железный кулак с шипом утонул в груди Редриха. Янтарные глаза широко раскрылись. Схватившись за руку Хроуста, король пытался вырвать оружие из своей груди, но Хроуст оттолкнул его. Великий Редрих, воинственный и прямой, превращенный войной и предательством в труса, упал и затих у ног гетмана, сжимая в руке булаву. Он свернулся в клубок, совсем как ребенок, и на миг Шарка ощутила странный укол печали. Но возникшая перед ней последняя улыбка Рейнара и косой шрам, перечеркнувший прекрасное лицо Морры, избавили ее от жалости.
«Редрих, брат мой…» Никогда она еще не слышала Свортека таким мягким, словно он пытался дозваться до друга.
Хроуст стоял над телом Редриха, наблюдая, как из врага вытекает жизнь, а затем опустился на землю и уронил голову в ладони. Шарка приблизилась, осторожно взяла старика за плечо. От ее прикосновения Хроуст медленно, из последних сил оглянулся. Белый глаз потух и помутнел, как в тот день, когда он ослеп. Гетман тепло улыбался, словно не Шарка, а кто-то из близких стоял перед ним.
– Прости, что так долго, – услышала она его шепот, – прости, что тебе пришлось через это пройти…
– Кому ты говоришь это? – спросила Шарка. – Мне?
Хроуст помотал головой.
– Вилему?
«Хотя бы в последнюю минуту вспомни его, – думала она. – Хотя бы имя!»
– Нет. Тебе… Тартин…
Шарка отпрянула.
Тень вышла небольшой, похожей скорее на лиса, чем на пса. Хватило всего одного слабого удара. Хроуст не попытался отбиться, даже не вскрикнул. Тело его завалилось на спину, из разорванного горла хлынула кровь, но он все еще усмехался в пышные усы, а скрюченные пальцы держали воображаемое сердце.
XXII. Последний кьенгар
Шарка долго не могла заставить себя отойти от тела Хроуста, словно ее удерживало что-то, о чем она забыла. Вокруг собирались люди: уцелевшие солдаты, рыцари, даже Сиротки, прошедшие по мосту вслед за своим гетманом. Распахнулись ворота храма. Простой люд вываливал на улицы, толпился на площади, но никто не решался подойти к ведьме, стоявшей между королем и гетманом, чья тридцатитрехлетняя война наконец закончилась.
«Шарка», – позвал Голос. У нее не осталось сил сопротивляться ему. Как сказал сам Свортек, кьенгар умрет кьенгаром. Теперь до последних мгновений ее жизни это змеиное шипение будет шелестеть у нее в ушах, приказывать, бросать в очередное пекло…
А люди все прибывали. Шарка не знала и не хотела знать, что они собираются с ней делать, не рассматривала оружие в их руках, не гадала, почему они позволили Сироткам пройти на площадь. В голове не осталось ни единой мысли: все онемело, словно она превратилась в призрак без ужаса, без боли, без воли…
Что сказала бы Анежка? Как хорошо, что она не узнает этой истории!
«Возьми булаву», – приказал Голос, и Шарка послушно подошла к телу Редриха. Булава на удивление легко выскользнула из груди мертвеца. Чуть подумав, Шарка сняла с пальца короля кольцо Свортека и надела на свой.
«Возьми меч».
Волнистый клинок Бракадии она нашла недалеко от тела Хроуста. Так, с мечом и булавой, она осталась стоять меж двух мертвецов, пожираемая взглядами сотен, а может, уже и тысяч глаз.
Мрак взвился по обе стороны от Шарки. Она не помнила, чтобы взывала к псам, но они окружили ее, беспокойно скалясь на горожан и Сироток. Не только псы – рваные вороны с длинными клювами хлопали крыльями, предостерегая людей не делать и шага в сторону последнего кьенгара. За воронами прилетели драконы, которых она мельком видела в воспоминаниях Свортека. Небольшие, с длинными, как у змей, шеями, они все же походили на того, в кого обратился Свортек в величайшей своей битве.
Хозяйка драконов тоже не заставила себя ждать. Шарка ее раньше не слышала, но узнала с первых же слов.
«До чего могучая девчушка, – прошептала Бликса сквозь скрипучий смех, от которого засвербело в ушах. – Кто бы мог подумать, птенец!»
«Эпохе людей настал конец, – отозвался Свортек. – Шарка начнет новую».
«А ты ей поможешь. И вы будете совсем как мы с тобой, слыхал, Мей? Ха-ха-ха-ха!»
«Покажи им новую королеву Бракадии, Шарка! Не бойся. Тебя больше никто никогда не тронет».
– Я же просто шлюха, – прошептала она, обводя из-за стены своих демонов обращенные к ней лица людей. – Мусор. Никто.
Свортек и Бликса рассмеялись. Слившись воедино, их безумный каркающий смех клевал Шарку прямо в мозг.
«После всего, что ты натворила, – никто?» – спросила Бликса почти ласково.
Ноги сами понесли Шарку к храму и бассейну из снов Свортека. Идти было легко, усталость испарилась, рукояти меча и булавы лежали в ее руках как влитые. Ей уже не приходилось тащить их по земле – она даже сумела поднять оружие над головой. Булава Сироток в левой руке, меч Бракадии в правой, а вокруг – сила, с которой не сравнится никакое оружие.
Вместе с усталостью и болью в ней затухал и разум. Все сомнения исчезли, изгнанные голосами Свортека и Бликсы. Это они заставили ее идти вперед, вдавливая каждый шаг в брусчатку с силой, которая должна была показать бракадийцам: вот – поступь вашей королевы. Вот чья нога раздавит любого, кто вздумает ей перечить! Вот она, запомните ее лицо, ухмыляющееся свежей раной! Запомните эти руки, покрытые кровью короля Редриха, Яна Хроуста и множества несчастных, решивших, что они хитрее, сильнее, могущественнее…
