От звезды к звезде. Брижит Бардо, Катрин Денев, Джейн Фонда… - [87]

– Ты вырвал у меня букет из зубов, – сказал он.

Мы сели втроем в мою машину, и Катрин попросила доставить Марчелло в его отель. Что я и сделал. А потом отвез и ее и на прощание поцеловал.

Если она хотела своим поведением вызвать его ревность, она преуспела в этом вполне. Когда мы с ним встретились снова, он признался, что во время ужина чувствовал себя третьим лишним.

– Вы напоминали старых сообщников. Смеясь, вы понимали друг друга с полуслова. Я даже подумал, не влюблена ли она в тебя по-прежнему.

Я ответил, что если у него когда-либо появятся основания для ревности, то во всяком случае не по моей вине.

Марчелло утверждал, что мужчин всегда выгоняют женщины, и рассказал свою историю с Фей Данауэй. Они любили друг друга и жили вместе в Нью-Йорке. Фей все время твердила ему, что ей не по себе, когда она не у себя дома. Чтобы ее успокоить, он купил (или снял, уже не помню) для нее квартиру.

– Теперь я жил у нее, но это ничего не изменило. Спустя несколько дней она остановила меня в коридоре и показала на собранные перед дверью чемоданы, так и не объяснив, почему столь решительно выставила меня вон. Он был убежден, что Катрин тоже однажды укажет ему на дверь.

– Должен признать, что я далеко не ангел, – признался он.

Мой сын Кристиан очень любил Марчелло и горевал, когда тот насовсем уехал к себе в Италию.

Свергнутая с трона Марианна,[10] Брижит Бардо так и не смогла, как мне кажется, перейти из мира детства к взрослой жизни. Она просто сменила плюшевые игрушки на настоящих животных. Вот уже сколько лет газеты пишут о ее крестовом походе в защиту брошенных собак или обезьян. Отказавшись заработать в Голливуде целое состояние только потому, что не захотела туда лететь, она отправилась на край света на Аляску, чтобы спасать детенышей тюленей. Брижит сражается за животных с той же искренностью, с какой Джейн ведет борьбу за благо человечества…

Я виделся с ней минувшим летом в Сен-Тропе, где отдыхал с Катрин Шнайдер, Ваней и Натали. Позвонил на ее виллу «Мандраг». Она сразу узнала мой голос:

– Это ты, мой Вава!

Голос был теплый, дружеский. Я спросил, когда смогу ее повидать.

– Только не сегодня. Я отвечаю на письма – их более двухсот. А секретаря нет. Приходится этим заниматься, ведь пишут не охотники за автографами, а друзья, которых я часто лично не знаю, но которые знают меня и понимают. Поощряют мою борьбу в защиту животных. Завтра ты свободен? Повезешь меня в ресторан. Приезжай в «Мандраг» к восьми вечера.

В назначенное время я позвонил в звонок на воротах. Меня встретил дружный собачий лай. Пришел сторож и сказал, что Брижит еще в «Малой пустоши», небольшом домике среди сосен, который служит ей «уединением». В полдесятого во двор въехал старенький «рено». Живая легенда сидела за рулем в джинсах и свитере. Вся растрепанная, вылезла из машины. Руки и лицо были в грязи и пыли.

– Извини за опоздание. Надо мной зло посмеялись. Сторожа «Малой пустоши» бросили меня, не предупредив заранее. Пришлось самой прибраться, полить растения, накормить гусей и остальных пансионеров. – Она рассмеялась.

– Я тебе такой не нравлюсь? Одного понять не могу, почему они забрали колесо малолитражки.

Я вошел с ней вместе в дом, который за пятнадцать лет ничуть не изменился. Все было таким же удобным, простым и очень личным.

– Сейчас приведу себя в порядок, – сказала Брижит, направляясь в свою комнату.

Мы решили поужинать в «Мавританской таверне», старом ресторане Сен-Тропе на узкой улочке вдали от порта и людской толпы. Нас посадили в саду за столиком, скрытым вьюнком. Брижит была в брюках и блузке с короткими рукавами, на которую набросила вышитый жилет. Волосы ее свободно падали на плечи.

Она заказала бутылку вина, и нам, по здешней традиции, принесли гренки с анчоусами. Время текло быстро. Разговор начался так, словно мы расстались накануне.

– Ты счастлив? – спросила Брижит.

Я немного рассказал ей о своей жизни и спросил в свою очередь:

– А ты?

И прочитал в ее глазах не столько страх, сколько молчаливый вопрос.

– В какой-то мере я более счастлива, чем прежде, – ответила она после короткой паузы. – У меня есть то, чего я хочу: я живу в мире сама с собой. Ты боишься старости?

– В принципе, она меня ничуть не радует. Но голова еще в порядке, на лыжах могу обогнать двадцатилетних мальчишек. Находятся дамы, которым я нравлюсь.

Она засмеялась.

– Как странно, – заметила она. – Когда мы познакомились, тридцатилетняя женщина казалась мне развалиной. Я приближаюсь к пятидесяти, и тем не менее некоторые господа считают, что я еще недурна. Хотя я и не отвечаю на их авансы, но мне это нравится.

Она рассказала о человеке, с которым тогда жила (более или менее постоянно) в течение нескольких лет.

– Я неплохо с ним лажу. И испытываю к нему незнакомую доселе нежность. – Она снова рассмеялась. – Должна признать, что моя личная жизнь всегда была сумбурной.

Клиенты стали подтягиваться к выходу. Какая-то любезная на вид женщина подошла к нам.

– Мадемуазель Бардо, я вами всегда восхищалась. Могу я получить автограф?

– О, нет, мадам. Я больше не актриса и не даю автографы.

– Извините, – сказала дама. – Знаете, а вы… очень красивы.