А вот обид Олег не прощал. Не тот человек. Князья — они люди благородные: ранимые и чувствительные. Как дети малые. Только от детских обид страдают в основном родители, а от княжеских — вся земля. Чтобы восстановить справедливость эти ни перед чем не останавливаются. Умрет Олег, пройдут века, а обида будет жить в его потомках. Долго люди будут вспоминать несправедливость Ярославичей. Долго будет кровь литься. Будет чем поживиться воронам. Будет про что писать летописцам. Интересное время наступает. Не половцы с хазарами, враг пострашнее — княжеская обида пришла на землю русскую.
— Так ведь все равно, папа, не получится как ты говоришь. Ты ведь младший сын Ярослава Мудрого. Твоим детям Киев в последнюю очередь предназначен. Вначале там должны сесть дети Изяслава, потом Святослава, а только потом твои. Так что мне не скоро светит.
— Ну, за Изяславовичей можно не беспокоиться. Они тебя боятся. А Святославичи великими князьями не будут. Не допущу. И Изяслав не допустит. И тебя не спросим. Сам знаешь, как Святослав стал великим князем. Выгнал Изяслава из Киева и сам на его место сел. «Я, — говорит, — болею, жить мне немного осталось, надо мне в Киеве посидеть, чтобы моим детям было что в наследство оставить». Это, по-твоему, правильно?
— Ладно тебе, папа. Будто я не знаю, как дело было. Вы Изяслава вместе из Киева прогнали.
— А что мне оставалось делать? Он же ко мне ночью с дружиной приехал. «Пойдем, — говорит, — Изяслава из Киева гнать. А не пойдешь…» ну, ты сам понимаешь. А еще говорил, что Изяслав с Всеславом Полоцким против меня сговариваются. Я его еле уговорил, отпустить Изяслава по-хорошему за границу уехать. Я тебе этого раньше не рассказывал, но, видимо, пришло время. И какой Святослав после этого великий князь? И за что, спрашивается, его детям Киев отдавать? Этак и Всеславу Брячиславичу с его детьми Киев отдавать надо. Он же тоже пару месяцев великим князем побыл.
Владимир усмехнулся.
— Да уж. Угораздило. Я помню эту историю. Он, кажется, нечаянно великим князем стал. Ну и человек! Слушай, папа, он вообще нормальный?
Всеволод тоже весело хмыкнул.
— Ну, не совсем. Честно говоря, он, сколько его помню, с головой не дружил. Но поначалу вел себя нормально. Мы с ним даже вместе на торков ходили. А потом ему как вожжа под хвост попала. На Псков напал, на Новгород. Еле его угомонили. Я тебе это, Володя, все не просто так рассказываю. Я ведь тебя по делу пригласил. Задание есть для тебя от меня и от великого князя Изяслава. Поедешь завтра в Новгород, встретишься там со Святополком — его сыном, и вместе поедете Всеславу Брячиславичу мозги вправлять.
— Чего он опять натворил?
— Когда натворит — поздно будет. Профилактическая мера. Чтоб не вздумал сменой власти в Киеве воспользоваться и опять чего-нибудь учудить.
Владимир вернулся в Чернигов с трофеями и устроил роскошный пир.
— Полоцк мы, правда, не взяли, но предместья выжгли, — рассказывал он. — Весело погуляли. У Всеслава, думаю, не скоро теперь появится охота воевать с нами.
— Молодцы, — хвалил Всеволод. — А как там Всеслав?
— Постарел, конечно. Прыть уже не та, но держится молодцом. Всем приветы передавал, обещал хорошо себя вести.
Был на пиру и Олег. Держался в стороне, ел и пил неохотно. Чувствовал себя явно не в своей тарелке.
Вечером, когда гости начали расходиться, Владимир с Олегом отошли в сторону, где их не могли слышать посторонние и обменялись последними новостями.
— Душно мне здесь, — жаловался Олег. — Хоть и люблю я этот город, хоть и знают меня здесь все. Отца моего помнят, меня уважают. Пожил бы я тут, но не пленником или, как твой отец меня называет, гостем. И новости приходят одна другой хуже. Слышал про моего брата Глеба? После того, как его из Новгорода попросили, умер при невыясненных обстоятельствах. Твой отец с великим князем определенно хотят сжить со свету и меня, и моих братьев. Нельзя мне тут оставаться. Но из города меня не выпускают.
— И куда б ты пошел, если бы выпустили?
— Нашел бы куда. К брату, например, в Тмутаракань. Уж это княжество у него никто не отнимет.
— В Тмутаракань, говоришь? Один? Отчаянный ты человек.
Поутру Владимир с несколькими дружинниками уезжал из Чернигова к себе в Смоленск.
— Что-то у тебя никак дружинников больше стало? — заметил стражник у ворот.
— Да ты никак считать научился! — отшутился Владимир. — Мы же вечером вчера приезжали, когда уже стемнело. Вот ты и обсчитался. Ну, сам подумай, откуда у меня за ночь могли появиться новые дружинники? Думаешь, они у меня почкованием размножаются?
— И то верно! — рассмеялся стражник. — Наверное, обсчитался.
Когда Владимир отъехал от города, один из дружинников подскакал к нему и снял шапку, которая до этого у него была надвинута до самых глаз.
— Спасибо, Владимир, — сказал Олег. — Вот и разошлись наши пути. Жизнь теперь по-всякому повернуться может. Но я хотел бы, чтоб ты знал — ты мне не враг. Хотя, ты меня знаешь, своего я никому не уступлю. Ни тебе, ни твоему отцу, ни великому князю, ни кому-нибудь еще. Зла тебе не желаю, но на пути у меня не становись.
— Прощай, Олег, — ответил Владимир. — Я тебя тоже врагом видеть не хочу. Но и ты меня знаешь: слабаком я никогда не был. Диких коней своими руками сразу десятками вязал. И тебя при случае повязать сумею, если лишнего себе позволишь.
