От Ренессанса до эпохи Просвещения - [29]

Именно эти этапы возвращения к жизни скелета и тела в эпоху Возрождения стремились отобразить Лука Синьорелли в соборе Орвието и Микеланджело в Сикстинской капелле в огромных фресках, посвященных Воскресению мертвых. Благодаря знанию анатомии, которая уже развивалась, они изобразили ключевой момент в истории тела и Западной культуры телесного. Перед нашими глазами проходят все этапы метаморфозы, переворачивающей обычный порядок вещей: побелевшие скелеты с пустыми глазницами, приподнимающие крышки гробниц, неясные и волнующие шевелящиеся тени в саванах, трупы с неопределенными контурами плоти, тела удивленных мужчин и женщин, наконец поднимающиеся из земли, чтобы возблагодарить Господа или убояться его… Все эти захватывающие сцены происходят под взглядом справедливого Бога, высшего арбитра, который наблюдает за тем, чтобы праведники с сияющими и здоровыми телами были вознаграждены, а терзаемые угрызениями совести грешники, чьи тела уже лижут языки пламени, — получили вечное наказание.

Итак, контрреформация приумножила количество изображений Воскрешения с целью усилить страх перед грехом и напомнить о конце времен, однако эти дидактические композиции распространяли, зачастую непреднамеренно, новый телесный образ избранников. В любом случае Воскрешение мертвых имело отношение лишь к телам во всей их полноте. Они возрождаются в славе и блеске: цветущие тела мужчин и женщин в возрасте Христа в конце его искупительной миссии. Здесь нет места ни телам невинных младенцев, ни телам дряхлых стариков. Воскрешение — торжество внешне прекрасного тела.

ГЛАВА II Тело сообщества, общие телесные практики

Николь Пеллегрен

Кожа, поры, мускулы и нервы у поденщика совсем другие, чем у знатного человека; то же самое можно сказать о его чувствованиях, поступках и манерах. Различие в положении оказывает влияние на всю организацию [человека], как внешнюю, так и внутреннюю; а это различие в положении возникает необходимо, ибо единообразно, из необходимых и единообразных принципов человеческой природы.

Юм Д. Трактат о человеческой природе. Книга II

I. Говорить о теле: обездоленные и иные

Это дело трудное и волнительное. «Отсутствующие в истории» многочисленны, а сохранившиеся знаки их телесного существования разрозненны и преимущественно недоброжелательны.

Будучи искаженным отражением в потревоженном зеркале письменных дискурсов, обездоленные люди — бедные и несчастные — обычно обретают плоть лишь благодаря отвлеченному учету администраций прошлого (религиозных или светских) и современных историков. Но и абстракции хороши, когда они подсчитывают души и полученные ими причастия, ибо цифры позволяют вообразить тела, рождающиеся в родах земных или в небесных родах смерти при создании союзов (браков или постригов), которые эти роды подготавливают. Однако абстракции счетоводов душ или «усопших» — в приходских регистрах, книгах поступлений в госпиталях или приютах, «переписях», налоговых списках — (почти) никогда не говорят о телах, а лишь о том, что их оживляет, о той лучшей части, которая возвратится к Богу: о душе[123]. И нет никакой уверенности в том, что другие источники наших знаний о физической жизни предков могут сказать намного больше. Дневники, мемуары и автобиографии (наши основные информационные источники для данного исследования, наряду с некоторыми элементами архитектуры, движимого имущества, гардероба и разрозненными нотариальными и юридическими документами) — это «тексты», которые, выводя на сцену земные волнения, все же и сами остаются подчинены определенным верованиям (в обязательность обуздания тела) и необходимости (конструирования письменного пространства со своими собственными конвенциями и особыми целями[124]).

Главенствует банальная двойственная данность: в архивах, куда мы списали Старый порядок (и где занимаемся им), тело может быть лишь отсутствующим или вторичным, и важно никогда не забывать о религиозных мотивах, ибо именно благодаря им в свое время расплодились умолчания и противоречия, а сегодня это благоприятствует анахроническому прочтению, преувеличивающему светское влияние. В силу того что телесное существование мужчин и женщин тех времен маргинально, в том числе и в литературном смысле (речь идет о маргиналиях — записях на полях или на последних страницах приходских регистров и об их богатой информативности относительно болезни, насилия и т. д.[125]), оно предстает нам как калейдоскоп движущихся, немного смутных картинок: зрелище порой величественное, но чаще жалкое; оно отражает как конкретные данные, так и навязчивые идеи писцов, в том числе сексуальные.

Официально презираемое, постоянно скрываемое и все время возрождающееся, частное тело индивидов прославляется, лишь когда оно объединяется с другими телами и становится тем самым частью «подлинного» тела: корпорации (corporation), сообщества жителей, Церкви, которая есть тело Христово и первое из трех сословий государства. В мире, пропитанном христианским милосердием, для всех (почти для всех) тело является лишь временным обиталищем бессмертной души[126]. С постыдными половыми признаками, вечно кишащее паразитами, подверженное разложению и порабощающее бессмертную душу, тело может — в лучшем случае — быть инструментом на службе Спасения, неважно, индивидуального или коллективного. Однако тело будет воскрешено, ибо оно также является образом Божьим, испытанным им самим в его человеческой жизни, поэтому это тело необходимо щадить, имея в виду его высшее предназначение. Кроме того, как было хорошо показано, когда речь идет о больном или мистике