От прощания до встречи - [65]

Она кивнула мне и торопливо вышла.

Ольга все поняла и, ни о чем не спрашивая, заспешила. Надела на ногу мне носок, собрала нехитрые свои принадлежности, положила их в шкафчик.

Мы вышли в коридор и столкнулись со старшей сестрой. Она шепнула Ольге: «Выехал хирург, через полчаса будет здесь». Только мы отошли от нее, встретили озабоченного начальника госпиталя. Он поздоровался и хотел пройти мимо, но меня обуревала радость, и я не мог так просто отпустить его.

— Здравия желаю, товарищ военврач третьего ранга! — Я подтянулся и опустил руки по швам.

— Здравствуйте, лейтенант. — Он остановился и подал мне руку. — Как ваши дела?

— Хорошо пошли, товарищ военврач третьего ранга. Стопа не выдержала натиска и близка к капитуляции. Сгибается помаленьку. Массаж, гимнастика лечебная… — Я кивнул на Ольгу. — Так и быть должно.

— Конечно, — согласился он. — Валентина Александровна назначила?

— Так точно.

— Давно?

— Уже несколько дней.

— Хорошо, хорошо. Надеюсь, вы серьезно относитесь к ее назначениям? — Он перевел взгляд на Ольгу, та собралась что-то сказать, но я опередил ее:

— Даже слишком серьезно, товарищ военврач третьего ранга.

— Как это слишком? Что вы говорите?

— «Хватит на сегодня», — говорит мне, а я прошу еще. Чтоб скорее подействовало.

— Это другое дело. — Он улыбнулся. — Перебарщивать тоже нельзя. Вы не к Наседкину собрались? — Он бросил взгляд на дверь палаты, которую только что миновал. Я и не заметил, что мы остановились рядом с палатой Жоры.

— Хочу зайти, — ответил я.

— Зайдите, зайдите. Ваше слово для него может статься сейчас самым нужным. Иду вот операционную посмотреть.

— Извините, товарищ военврач третьего ранга… А хирург опытный?

— Да. И опытный и аккуратный. То, что нам надо.

— Все будет хорошо?

— В наших условиях это лучший вариант. Думаю, что все обойдется. Хотя, конечно, операция есть операция… — Он развел руками, еще раз кивнул нам и скрылся в дверях операционной.

Из дверей пахнуло сладковатой прохладой. Ольга повела ноздрями, принюхалась:

— Неужто хлороформ разлили? Ну да проветрится еще до операции. Ладно. А ты, голубчик, иди-ка сюда. — Она подвела меня к окну. — Дай-ка я на тебя гляну.

Она отступила слегка назад и уставилась на меня с таким откровенным любопытством, будто я не с Балтики приехал, а прилетел к ним в госпиталь с Марса или с Юпитера. В прищуренных глазах весело и озорно дрожали солнечные блестки.

— Ну знаешь ли… — На лице ее шевельнулась насмешливая улыбка, пытливые глаза сузились еще больше. — Если б не видела и не слышала сама, никогда, ни за что не поверила бы, что ты такой артист.

— Я моряк.

— Не-ет, артист, — возразила она. — Заслуженный или даже народный. Час назад был бирюк бирюком, а теперь…

— Час назад у меня стопа не сгибалась.

— А с начальником как разговаривал? Он с тобой всерьез, а у тебя одни смешки в голове.

— Да я же подшучивал, и то самую малость, — рассмеялся я. — Хочешь, вместе пойдем к Жоре?

— Ты иди, у меня дела.

Тихо, на цыпочках вошел я в палату и услышал доносившееся из распахнутого окна звучное щебетанье птиц. Голоса их были чистые, звонкие, и у меня мелькнула мысль оставить Жору наедине с ними: перед операцией вряд ли можно найти что-либо лучше. Я мягко, неслышно отставил ногу назад, к двери, но Жора заметил меня и взглядом остановил. Взглядом же он пригласил меня сесть и послушать. Минуту-другую мы очарованно слушали.

— Ну? — спросил он тихо и кивнул на окно.

Я поднял палец, поднес его к губам. Жора улыбнулся. Птицы пели неумолчно и, казалось, от минуты к минуте слаженнее, стройнее.

— У меня такое ощущение, — сказал я, — будто в зеленых листьях на той вон березовой верхушке спрятался дирижер. Может быть, соловей, а может быть, и скворец. Это же целый оркестр, не могут они без головы!..

— Да, да… — Синие его глаза высекли фиолетовую искру. — Я уже часа два слушаю. Они долго примеривались друг к другу. А может быть, и состязались: кому вести заглавную партию, а кому… Но соловей в этот час не поет.

— Я не говорю, что поет. Хватит им того, что он на соседней ветке сидит. При соловье плохо не запоешь.

— Это верно. А вы знаете, что скворцы великолепные подражатели?

— Знаю. Я в деревне рос. Он тебе и соловьем присвистнет, и прочирикает как воробей. Ма-астер на чужие голоса.

— Оттого вы и определили его в дирижеры?

В дирижеры скворец угодил случайно. Как говорят, к слову пришлось. Но племя скворцовое я любил с детства. Задолго до прилета мы, деревенские ребятишки, начинали мастерить скворечни. Старались друг перед другом. Скворцы народ капризный, не всякий дом они облюбовывали. Еще капризнее были скворки. Первыми по весне прилетали скворцы. Скворец и скворечню оглядит, и деревья вокруг, и постройки. После того как сделал выбор, принимался за отделку гнезда. Через несколько дней стайками появлялись веселые, неутомимые скворки. Скворец садился на свое крылечко и старательно зазывал их, заманивал. И песни пел заливистые, и ловкость показывал в полете, выделывая такие замысловатые фигуры, какие и чижу не снились.

Пощебетав, посоветовавшись с подругами, одна из скворок великодушно соглашалась осмотреть жилье. Не были в стороне, и подружки, они тоже проверяли каждый угол. Если дом оказывался неказистым, неуютным, скворки, посмеиваясь, летели дальше, а скворцу приходилось ждать новой стайки. Случалось иной раз и так, что оставался скворец на все лето бобылем.