От прощания до встречи - [61]
— Может статься и так, — ответил я, сжав зубы. Кое-что я уже стал понимать.
— Хорошо, — кротко ответил Жора, поудобнее устраиваясь на кровати. — Может, и вправду кому-нибудь поможет.
Он наконец нашел себе подходящее положение и начал свою исповедь медленно, но свободно и твердо.
— Любовь моя и далеко от меня, и совсем близко. Она светла и прозрачна, умна и красива. Доброта ее и сердечность не знают пределов. Ее волосы, хоть и видел я их лишь однажды, ослепляют, словно солнце. Глаза ее чисты и бездонны, как озера Светлояр на моей родине. Имя ее звучит как симфония. Она мой бог, идеал мой, и умереть за нее мне совсем не страшно.
Оба мы, и капитан и я, были изумлены. И высокими словами, так просто и естественно слетевшими с уст Жоры, и той, кто вызвала, породила их, облекла в такие одежды и кто, может быть, не меньше хирурга обладал сейчас властью над этим солдатом.
А он, Жора Наседкин, смолк и смотрел на нас скорбно, почти безучастно.
— Послушай, Жора, — сказал я, взяв его за руку, — а ей, ей говорил ты эти слова? Или не осмелился?
— Говорил.
— Давно?
— Только что.
— И что она ответила?
— Сказала, что я должен жить. Обязательно должен жить. Жить и бороться…
— Тогда какого же черта ты распустил нюни?! — рявкнул на него капитан, да так громко, что Жора вздрогнул.
— Она вас любит, товарищ капитан, — ответил он упавшим голосом.
— Откуда ты знаешь? Она говорила тебе?
— Нет. Но все говорят, и сам я вижу.
— Ни черта ты не видишь из своей палаты, а говорить могут всякое. Дело не в этом. Тебе просто легче так. — Капитан наклонился к нему. — Трусишь?
— Без толку, товарищ капитан.
— А ты пробовал? Ты попробуй сперва.
Капитан кричал не от досады и не от возмущения. Он потерял выдержку от смятения. От полного смятения. Мне казалось, он еще не понял, не осознал как следует всего, что здесь произошло.
— Некогда уж и пробовать, товарищ капитан. Завтра операция.
Капитан резко встал, стукнув костылями, и, не сказав больше ни слова, пошел к двери. Я тоже встал. Не знал я еще его намерений, но отпустить одного не мог. Пообещав Жоре, что скоро к нему зайду, я пошел следом за Борисом. Хоть и на костылях, а по ровному полу он шагал быстро, я за ним не успевал. Дойдя до лестницы, он остановился и подождал меня.
— Где она может сейчас быть? — спросил он.
— Провожу тебя в палату и разыщу, — ответил я. — Пошли, не задерживай меня. Скоро уже вечер.
Спускаться с лестницы на костылях было не легче, чем подниматься, но Крутоверов терпел. В палате он сразу же повалился на койку.
— Отдохни и ты, — предложил он.
Отдыхать я не стал, нельзя было упустить Валентину Александровну. Выйдя во двор, я присел на лавочку под косматой березой. Над лесом, над самыми верхушками деревьев висело багряное солнце. Скоро оно окунется в зеленую листву с желтыми пятнышками, и через час-полтора на нас опустится темень и прохлада.
Едва я успокоился, как мне с непреложной очевидностью стало ясно: ждать Валентину Александровну незачем, идти к ней — тем более.
И все-таки я пошел. Я знал, где она бывала, когда хотела уединиться, и прямым ходом двинулся к старшей сестре. Дверь была заперта, я трижды тихонько стукнул, и мне открыли.
— Вы-ы? — удивленно спросила Валентина Александровна. — Впрочем, этого можно было ожидать. Садитесь, Федор Васильич. Что скажете?
Я присел и молча на нее уставился. Она была в халате, без шапочки, светлые волосы взъерошены, лицо чуть припухло. «Наверное, плакала, — подумал я. — Женщины на это горазды».
Молчала и она. Все правильно. Что она могла сказать мне? Оперевшись на палку, я стал подниматься, но она в тот же миг подбежала и усадила меня на место.
— Извините, Федор Васильич. Я… просто, я сейчас не в своей тарелке. Это пройдет. Посидите.
Она подошла к стеклянному шкафу, потерла виски, лоб, причесалась и повернулась ко мне улыбающаяся. Передо мной была прежняя Валентина Александровна, спокойная, приветливая, всегда готовая прийти на помощь.
— Я надеюсь, вы не откажете мне в компании, когда я буду говорить с Крутоверовым?
— Нет, Валентина Александровна. Вы поговорите с ним без меня. Он, думаю, хочет видеть вас одну.
Она села, облокотилась на стол, задумалась.
— И к Жоре Наседкину вам лучше сходить одной.
— Я недавно была у него, — сказала она.
— Но после вас были мы, Крутоверов и я, и Жора признался нам… Он такие о вас святые слова говорил… У меня, знаете ли, дыхание перехватило… Если сейчас кто-либо может склонить его к жизни, то только вы. Только вы, Валентина Александровна. Попробуйте.
— Бог ты мой! — воскликнула она и закрыла лицо руками. Она долго сидела так, облокотившись на стол и заслонив лицо. Мне было больно смотреть на нее. Я поднял голову, и взгляд мой невольно остановился на двух сросшихся елях, под которыми мы совсем недавно сидели на скамейке — она, Борис и я — и говорили о нем, о Жоре Наседкине.
— А если я обманулась? — Она отняла от лица руки и подалась ко мне. — Если я за любовь приняла… Вы понимаете? Когда этот синеглазый юноша начал говорить мне о своем чувстве, я жила им, все во мне замирало… Потом он читал Блока… В эти минуты я забыла даже, что есть на свете капитан Крутоверов. Понимаете? Я ведь ничего еще не знаю, я ни разу не любила. Вдруг это ошибка? Ведь это ж на всю жизнь…
Получив редкое и невостребованное образование, нейробиолог Кирилл Озеров приходит на спор работать в школу. Здесь он сталкивается с неуправляемыми подростками, буллингом и усталыми учителями, которых давит система. Озеров полон энергии и энтузиазма. В борьбе с царящим вокруг хаосом молодой специалист быстро приобретает союзников и наживает врагов. Каждая глава романа "Четыре месяца темноты" посвящена отдельному персонажу. Вы увидите события, произошедшие в Городе Дождей, глазами совершенно разных героев. Одарённый мальчик и загадочный сторож, живущий в подвале школы.
МГНОВЕННЫЙ БЕСТСЕЛЛЕР THE SATURDAY TIMES. ИДЕАЛЬНО ДЛЯ ПОКЛОННИКОВ ФРЕДРИКА БАКМАНА. Иногда, чтобы выбраться из дебрей, нужно в них зайти. Айзек стоит на мосту в одиночестве. Он сломлен, разбит и не знает, как ему жить дальше. От отчаяния он кричит куда-то вниз, в реку. А потом вдруг слышит ответ. Крик – возможно, даже более отчаянный, чем его собственный. Айзек следует за звуком в лес. И то, что он там находит, меняет все. Эта история может показаться вам знакомой. Потерянный человек и нежданный гость, который станет его другом, но не сможет остаться навсегда.
«Все взрослые когда-то были детьми, но не все они об этом помнят», – писал Антуан де Сент-Экзюпери. «Полдетства» – это сборник ярких, захватывающих историй, адресованных ребенку, живущему внутри нас. Озорное детство в военном городке в чужой стране, первые друзья и первые влюбленности, жизнь советской семьи в середине семидесятых глазами маленького мальчика и взрослого мужчины много лет спустя. Автору сборника повезло сохранить эти воспоминания и подобрать правильные слова для того, чтобы поделиться ими с другими.
Таня живет в маленьком городе в Николаевской области. Дома неуютно, несмотря на любимых питомцев – тараканов, старые обиды и сумасшедшую кошку. В гостиной висят снимки папиной печени. На кухне плачет некрасивая женщина – ее мать. Таня – канатоходец, балансирует между оливье с вареной колбасой и готическими соборами викторианской Англии. Она снимает сериал о собственной жизни и тщательно подбирает декорации. На аниме-фестивале Таня знакомится с Морганом. Впервые жить ей становится интереснее, чем мечтать. Они оба пишут фанфики и однажды создают свою ролевую игру.
«Холмы, освещенные солнцем» — первая книга повестей и рассказов ленинградского прозаика Олега Базунова. Посвященная нашим современникам, книга эта затрагивает острые морально-нравственные проблемы.
Кэти Акер и Маккензи Уорк встретились в 1995 году во время тура Акер по Австралии. Между ними завязался мимолетный роман, а затем — двухнедельная возбужденная переписка. В их имейлах — отблески прозрений, слухов, секса и размышлений о культуре. Они пишут в исступлении, несколько раз в день. Их письма встречаются где-то на линии перемены даты, сами становясь объектом анализа. Итог этих писем — каталог того, как два неординарных писателя соблазняют друг друга сквозь 7500 миль авиапространства, втягивая в дело Альфреда Хичкока, плюшевых зверей, Жоржа Батая, Элвиса Пресли, феноменологию, марксизм, «Секретные материалы», психоанализ и «Книгу Перемен». Их переписка — это «Пир» Платона для XXI века, написанный для квир-персон, нердов и книжных гиков.