От прощания до встречи - [22]

— Я думаю, лучше всего держаться поближе к фарватеру, — сказал Девин.

— Плавать в море и ждать немецкого корабля?

— Зачем же немецкого? Своего.

— Свои корабли все в Кронштадте.

— Не все. Оглядись вокруг — никто к берегу не плывет.

Порешили какое-то время покрутиться вблизи фарватера, и если кораблей не будет — плыть к берегу.

В споре не заметили, как взошло солнце. Когда увидели, друг другу улыбнулись.

— Если хочешь, могу одолжить тебе терпенья, — сказал Девин, ощущая, как вместе с солнцем в него входит бодрость.

— Обойдусь, — ответил старшина. — Теперь первейшая наша задача — беречь силы. Минимум движений, в том числе языком.

Оба они надолго замолкли. Даже фашистский самолет, обнаруживший их и трижды заходивший с востока, чтоб огреть балтийцев пулеметной очередью, не вывел их из молчанья, хотя и того и другого не раз заставлял сжиматься в комок и притаивать дыхание. Не столь пули немецкие были страшны — война есть война, на то шли, — сколь абсолютная невозможность дать наглому фашисту сдачи. Он, гад, стреляет, а ты даже кулак на него поднять не можешь. Только злость и была опорой. Погоди, тварь, дай только выплыть…

Вражеский самолет с фашистскими знаками прибавил Девину силы. Легче стало дышать, покрепчали мускулы, и вода вроде бы не такая уж соленая. Может быть, не в самолете дело, а в широкой улыбке друга? Он, конечно, из всех молодцов молодец, старшина Медведев. Балтийская волна подбрасывает ему соли в открытый рот, а он отфыркивается, как морж, и улыбается. Он и вчера был молодец, и все эти дни. Другой бы на его месте из себя вышел, когда Девин попросил зайти к Ютте. Задержка, ненужный риск…

Боль подступила к сердцу, ноющая, тягучая. Теперь она, наверное, до конца дней будет мучить его, эта боль. Что же, пусть мучает. Ему уже, он чувствовал, и не обойтись без нее, как не обойтись без Ютты, без раздумий о ней. Боль-мечта, не так уж и плохо. Ютта писала ему о своей мечте поступить в университет. Ее влекло в Ленинград, где что ни здание, то история. По его прикидкам, они могли учиться в Ленинграде вместе: она в университете, он — в военно-морском училище. И была бы у них не жизнь, а песня. Нежная, задушевная песня. Ютта охотно соглашалась с его задумкой. А еще они мечтали поехать на Волгу. Летом волжская вода теплая, мягкая. Не то что на Балтике…

Сколько, интересно, они уже плавают? Солнце давно затянуло свинцовыми облаками, а часов у него нет, не нажил. Да хоть бы и были — толку от них в воде никакого… Часа три или четыре, наверное, прошло. Может быть, даже больше: и промерз он до косточек, и голод подкрался волчий. Чайку бы горячего вместо этой тошнотворной соленой воды, которая так и лезет в рот. Хуже голода эта горькая водица.

— Ты о чем сейчас думаешь? — спросил он, не выдержав, старшину.

— Не скажу, — ответил Медведев. — Перетерплю свои думы один, одному легче.

— Не легче, — возразил Девин. — Мне без тебя давно бы крышка. Тебе, видно, даже вода соленая по душе.

— Вполне. Думаю, что она сладкая, и обхожусь. Еще лучше представить ее крепким чаем. А у тебя ноги не сводит?

— Своди-ило. Представил себе, что догоняю гада-немца, ножки сами заработали, как бешеные. Прошло.

— Ну-ну, молодец! Ничего не скажешь! И где ты только смекалки берешь? А немца-то догнал?

Девин замер, вглядываясь в мутную линию горизонта.

— Смотри, Медведь! Не туда, правее. Лучше смотри. Видишь что-нибудь? Еще правее!

— Что-то вижу, а что — не пойму.

— Ничего ты не видишь. Смотри хорошенько. Корабль идет, правым бортом к нам… Пояса! Снимаем пояса и машем. Изо всех сил. Заметит — повернет, не заметит — пройдет мимо.

Поясами они махали яростно и долго, пока не кончились силы и пока не стало ясно, что корабль, удаляясь на восток, уже не повернет к ним.

Сил едва хватило, чтоб надеть и приспособить пояса. Как на грех, разыгралась волна, белые гребни упорно облизывали их лица. Девин вдруг потерял ощущение воды и слегка оторопел: хорошо это или плохо? Закоченел совсем или подошло второе дыхание?

— У тебя хоть красавица Ютта была, — вымолвил Медведев, — а у меня — никого. Двадцать два года и один, как перст.

— А толстая Маргарита?

— Не было никакой Маргариты. Придумал, чтоб ребят повеселить.

Слушая старшину, Девин довольно успешно убеждал себя в том, что без этой проклятой воды ему становится лучше и лучше. В теле заметно обозначилась мягкость, появилась вроде бы и упругость. А вот друг, видно, приуныл.

— Тебе лучше, — твердо сказал Девин. — У меня было и нет, а у тебя не было, но есть. Линда — прекрасная девушка.

— Правда, хорошая?

— Ты вчера верно сказал: о таких девушках мечтать надо. Она из-за тебя пошла провожать нас.

— Ну-у, это уж ты зря, — возразил старшина, хотя это или что-то подобное и хотел услышать от друга.

— Ничего не зря, я же чувствовал. Ты лучше скажи, какие у тебя отношения с этой водицей?

— Надоела, будь она неладна. По правде сказать, хуже горькой редьки.

— Может быть, все-таки к берегу двинемся? По моим понятиям, и волна туда же курс держит. Там в крайнем случае хоть кулаки можно в ход пустить.

— Я думаю, надо подождать. «Охотник» прошел мимо, но оставил надежду. Немного подождать. Надо подгребать к фарватеру, нас, видно, отнесло. Хоть бы солнышко выглянуло…