От прощания до встречи - [141]

— Любу? — Я не понял вопроса. — А что ее уговаривать?

— Чтоб в театр с ним пошла или на вечеринку.

Я от души рассмеялся и подумал, что Раиса год от года становится язвительней. Хочешь — не хочешь, а придется поразмыслить о причинах такой эволюции.

— Ты не смейся, — остановила меня Раиса. — Этот Вадик на дружка твоего похож, на Юрия. Потому я и рассказываю тебе эту историю со всеми подробностями. И Юрий твой, и Вадик видят лишь то, что дают сами. Видят и чтят. И совсем не замечают, не хотят замечать то, что дают им, что они ничтоже сумняшеся гребут себе. Юрий твой и десятой доли не возвратил Ирине. Если б не она, не светлая ее голова и не душа ее тонкая да нежная, он так и остался бы пень пнем. Даже Инесса по женской доброте своей дает ему несравненно больше, чем он ей. Вадика-то, наверное, можно еще наставить на путь истинный, а вот Юрия…

— Ты, должно быть, что-то уже придумала? — спросил я.

Раиса глянула на меня и заулыбалась, засияла.

— Неужели проняло? Правда ведь ужасная история?

— История, конечно, недобрая, но ты уходишь от ответа.

— Не торопи меня, — взмолилась Раиса. — Ты же знаешь, я все равно тебе скажу, дай только срок. А сейчас боюсь. Боюсь, как бы не сглазить.

Я рассказал ей о своей встрече с Юрием и с Инессой. Слушала она с любопытством, не останавливая меня, ни о чем не спрашивая, а когда дослушала до конца, изрекла, облегченно вздохнув:

— Я рада, что у тебя открылись глаза.

— Ты думаешь, они были закрыты?

Спорить она не стала, лишь снисходительно улыбнулась.

— Попомни мое слово, — сказала она. — Инесса скоро прогонит его, и правильно поступит. Она хоть и добрая, но решительная. Ее только прежнее чувство удерживает. Это не надолго.

Раиса была недовольна моим рассказом. Вернее сказать, моей ролью в тройственной беседе. Когда б я и Юрию и Инессе сказал все напрямик, без обиняков, Рая посчитала бы это правильным и наверняка назвала бы меня молодцом. Могла бы еще добавить: «Вот это по-нашему, по-пролетарски». Умная и чуткая моя супруга упускала из виду одно важное обстоятельство — мои годы. С одной стороны, было, конечно, приятно, что молодая жена не замечала немалых моих лет, а с другой…

С другой же стороны, она должна была бы уже понимать, что годы, меняя человека, взваливают на его плечи нелегкий груз дополнительных обязанностей. То, что человек может сказать или сделать в двадцать лет, оказывается совершенно неприемлемым в сорок и тем более в пятьдесят. Двадцатилетнему многое прощается: незнание, легкомыслие, вспыльчивость. От пятидесятилетних ждут спокойных мудрых решений. Не хорошо, не натурально, когда двадцатилетний юноша изображает из себя зрелого мужа, но еще хуже, когда пятидесятилетний рядится в тогу юного. Это и смешно и грустно.

А может быть, Раиса не хочет видеть этой моей эволюции? Может быть, ей больше по душе молодая бравада, юная безалаберность, чем пожилая, в годах, мудрость?

Не-ет, не должно вроде бы, не тот случай. Раиса, если мне не изменяет память, всегда стремилась к логичекой четкости, к определенности. Такой уж у нее ум, насиловать его не надо.

Бог ты мой, при чем тут ум? Сердце всегда было мудрее ума. Пусть идет так, как идет.

* * *

Раиса оказалась провидицей: все пошло так, как она предрекла. Как я узнал позднее, ничего удивительного в этом не было — ход событий рьяно подталкивался самой Раисой.

Женское чутье подсказало ей, что хитреца и упрямца Вадика Дулина может переупрямить лишь та, чьей симпатии он ищет. Однако подвигнуть на это Любу Троянову было совсем не просто.

— Что я должна делать? — спросила Люба нервным недовольным голосом.

— Ну, в театр пойти, в Третьяковку…

— С ним? Я уже сказала ему, что с делягами никуда не хожу. Не рушить же мне слово из-за этого ловкача.

— Рушить ничего не надо, — успокоила ее Раиса. — В этом весь смысл. Надо, чтобы он распрощался со своим ловкачеством. Раз и навсегда. Твердое условие поставить.

Это условие не противоречило жизненным устоям Любы, но особого желания тотчас же ринуться в баталию не вызвало. Она повела речь даже о том, что следовало бы первым делом спросить ее, не тошно ли ей будет это поручение. Раиса немедленно согласилась и осторожно, деликатно подвела ее к мысли о том, что Вадик Дулин, если бы не его дельцовские ухватки, парень хоть куда: стройный, смелый, смышленый. На вкус Раисы девочки полагались безоговорочно, и Люба умолкла. А чтоб уж совсем избавить девушку от сомнений, Раиса выложила последний свой довод: ради спасения человека можно и роль сыграть.

— Боюсь, Раиса Степановна, роль эта не для меня, — ответила девушка. — Не актриса я, мне бы самое себя сыграть, не сфальшивить, столько кругом фальши.

— Я думаю, что тебе это не грозит, фундамент у тебя крепкий. И парню поможешь, и себя выявишь с лучшей стороны.

Фундамент у Любы и в самом деле был крепкий. Прочность его в первую же встречу испытал на себе Вадик Дулин. По чьей-то подсказке он подошел к Любе и пригласил ее в музей на выставку итальянской живописи. Его уверили, что она запляшет от радости.

— О-о! — воскликнула Люба. — Это моя мечта, а ты, Дулин, — змий-искуситель. Зачем ты меня приглашаешь, когда мы обо всем с тобой уже говорили? Ты же сам китайскую стену воздвиг между нами.