От первых проталин до первой грозы - [23]
Но вот сборы закончены, и мы трогаемся в путь отправляемся к речке на луг.
До чего же хорошо там в начале лета! Трава высокая, густая. А сколько кругом цветов! А какой запах! Особенно сильно пахнут большие, похожие на белые кисти соцветия таволги. Тут и там они высоко поднимают свои головки, и от них по всему лугу разливается душистый запах свежего мёда.
Над цветами гудят и летают пчёлы, шмели, разноцветные бабочки. Даже глаза разбегаются - не знаешь, куда и глядеть, кого и ловить. Мы с Михалычем идём неподалёку один от другого, держа сачки наготове.
Я невольно любуюсь Михалычем. Он одет в лёгкий чесучовый пиджак, на голове - соломенная широкополая шляпа от солнца, через плечо - сумка с усыпляющими средствами для насекомых и с подкрепляющими силы - для самих ловцов.
Вид у Михалыча боевой. Даже его излишняя полнота как-то не так здесь заметна, не так бросается в глаза среди просторного, залитого солнцем луга.
Перепрыгивая через лужицы, Михалыч спешит вперёд, за ним еле-еле угонишься. Ветерок развевает полы его чесучового пиджака. И в этом наряде он сам похож издали на какую-то огромную белую бабочку, такую лёгкую и такую весёлую.
Но особенно радует меня то, что Михалыч занимается этой охотой совсем не в шутку, а вполне серьёзно, с таким же азартом, как и я. Каждому из нас хочется обловить другого, поймать что-нибудь интересное, редкое.
Вот на влажной земле возле лужицы сидит целая стайка голубых мотыльков. Они плотно сложили вверху над спинкой свои лёгкие крылышки и как будто дремлют.
А что это за странный тёмно-бурый листок торчит между ними? Я подхожу ближе, и вдруг листок будто раскрывается, опуская вниз два чудесных чёрных крылышка с белой кружевной оторочкой. Бабочка! Да какая большая, какая красивая! Такой в нашей коллекции ещё нет.
Я пытаюсь накрыть её сачком прямо на земле, но она замечает моё движение, взлетает и не спеша, то поднимаясь вверх, то опускаясь до самой травы, как бы играя в воздухе, отлетает в сторонку.
Я - за ней, она - от меня. И всё не спеша, играючи, будто поддразнивая, летит прямо к Михалычу.
Вот он заметил её, весь как-то подтянулся и тоже в погоню. Мы бежим рядом, явно пугая добычу и мешая друг другу.
- Уходи от меня! - сердито шепчет Михалыч. - Разве места на лугу не хватает?
Я отбегаю в сторонку, с завистью наблюдаю за ловлей. Неожиданно бабочка присаживается на зелёный травяной стебелёк.
- Ага, попалась! - торжествует Михалыч. Нацеливается, взмах сачка… и сам ловец, споткнувшись о какую-то кочку, падает в траву, а испуганная бабочка взлетает вверх и улетает прочь.
- Лови, лови! - отчаянно кричит Михалыч, вскакивая с земли.
Увы, всё кончено - бабочка улетела.
Во мне кипит негодование-зачем он отбил у меня Добычу? Куда ему, толстяку, за бабочками гоняться!
Но ещё возмутительнее, что Михалыч пытается на меня же свалить вину за свою неудачу.
- Эх ты, разиня! - махнув рукой, говорит он. - Кричат ему: «Лови!» - а он разинул рот и ни с места. Вот я старик, а видишь…
Михалыч неопределённо показывает рукой на свой перепачканный в земле пиджак и неожиданно весело улыбается:
- Оба, брат, сплоховали! Ну, не беда, ещё такую поймаем.
- А что это за бабочка? - соглашаясь на мировую, спрашиваю я.
- Траурница. Видал, каков у неё наряд? Чёрный бархат с белой кружевной отделкой. Очень красива! Если бы не эта проклятая кочка, я бы её не упустил.
Немножко успокоившись после неудачи, мы продолжаем охоту. Наши дела идут неплохо, особенно у меня. Мне удаётся поймать две пёстренькие перламутровки, золотисто-зелёного жука - бронзовку и огромную стрекозу коромысло. У Михалыча тоже свои трофеи: он поймал белую с коричневатыми кончиками крыльев аврору и расписного красавца адмирала.
Луг кончается, мы подходим к небольшому лесочку. Сходимся вместе, и вдруг оба разом замечаем добычу. Не нужно и в атлас заглядывать, чтобы сказать, что это павлиний глаз. Два голубоватых глазка на нижних крыльях говорят сами за себя.
Бабочка сидит на земле, то распуская, то складывая свои чудесные крылышки.
Я нацеливаюсь сачком. Михалыч - тоже.
- Не мешай! - шепчет он.
- Опять упустите! - шепчу я.
Михалыч отступает.
А бабочка всё сидит перед нами, будто ждёт своей участи. Затаив дыхание заношу над ней свой сачок и мягко накрываю добычу.
- Молодец! - одобряет Михалыч. - Давай-ка её сюда. Вот мы её сейчас в баночку и посадим.
Павлиний глаз в банке. Пары эфира сразу одурманивают его. Уснувшая бабочка замирает на ватке, распустив свои глазастые крылья.
- До чего же красив! - любуется Михалыч. - Ты только, Юра, представь себе: устроим этого красавца в ящик под стекло, а зимой поглядим на него и вспомним лето, солнышко, луг. Хорошо, брат, тому, кто любит всё это. А теперь после успешных трудов и закусить не грех, - вспоминает он о захваченных с собой бутербродах.
Мы садимся тут же на бугорках и с аппетитом уплетаем хлеб с колбасой и с сыром.
Отсюда, с луга, виден наш крохотный городок. Он весь как на ладони. Красные и зелёные крыши домиков весело выглядывают из густой зелени старых, запущенных садов.
Издали городок похож на пчелиную пасеку. Одноэтажные деревянные домики будто разноцветные ульи. И это впечатление ещё усиливает крепкий медовый запах таволги. Он плывёт над согретой солнцем землёй; кажется, даже сам воздух от этого запаха стал каким-то густым, тягучим. Воздух дрожит, колеблется вдали над лугами и золотится от солнца, словно жидкий прозрачный мёд.
