От Падуна до Стрелки - [13]

Впереди водяная стена. Ангарцы называют ее «селезнем». И таких «селезней» целая стая. И в этой стае нет никакого порядка. «Селезни» торчат из воды, как ледяные ропаки, — острые, крепкие. Днище катера стонет от их ударов. Вода, шипя, гуляет по палубе, срывая все, что забыли закрепить. Кажется, Ангара вот-вот будет торжествовать победу. И тут она неожиданно сдается, силы ее иссякают. И хотя река еще ярится, огрызается, становится ясно — порог пройден. Катеру, у которого был заглушен двигатель, на это потребовалось всего двенадцать минут.

Ревущий порог своим буйством напоминает шамана в дикой пляске. Даже человека, десятки раз ходившего через порог, он удивляет своим бунтарским нравом. А новичок, впервые узнавший силу его волн, испытывает чувства куда более сильные.

Как-то на верхней Ершовской пристани Александр Иванович познакомился с одним человеком. Бывалым, повидавшим на своем веку ближние и дальние края, океаны и моря, большие и малые реки. Хлебая вкуснейшую уху из ангарской стерлядки, человек ворчал: наговорили, мол, об Ангаре всяких страхов — семь верст до небес, и все лесом: и пороги, и шиверы. А речушка, выходит, так себе.

Александр Иванович налился обидой, но вида не показал. Спокойно предложил, не хочет ли уважаемый товарищ прокатиться через порожек (так и сказал: порожек). Уважаемый товарищ пожал плечами — опять, мол, страсти-мордасти. Потом кивнул головой — что же, поехали.

Посадил Александр Иванович его в лодку, родную сестру той самой «Машеньки», на которой меня вез к порогу, и пошла она к Тунгусскому острову. Поначалу бывалый человек поглядывал на Александра Ивановича и посмеивался: что-то не очень-то страшно. Александр Иванович тоже улыбался: я же и не обещал чего-то особенного. А потом, когда влетела лодка на первую гряду волн, потускнел приезжий, вцепился в борт руками, застыл, как приваренный. Доконали его «селезни». Мотор заглох, вода хлестала через борт. Побледнел человек, губы смерзлись, слова не вымолвит. Обрядин спокойно посоветовал:

— Вы за трос держитесь на носу. Нос-то понтоном сделан. Лодка не утонет. Лишь бы водой не оторвало вас от троса.

«Выплюнул» порог лодчонку. Человек вышел на берег, мокрый насквозь, отдышался и едва смог вымолвить:

— Да-а!

Устрой природа такой порог на другой реке, люди не торопились бы «оседлать» его. Но он на Ангаре. А она очень нужна сейчас людям. Ведь это пока единственный путь к Толстому мысу.

Покорением порога и занят Александр Иванович. Впервые он побывал здесь пять лет назад. В Ершове ему посоветовали разыскать Ивана Афанасьевича Баньщикова, самого опытного лоцмана. Только он и возьмется провести экспедиционную самоходную баржу «Ладога» через порог. Баньщиков побывал на «Ладоге», поскреб небритые щеки и хмуро сказал:

— Пять тыщ, однако.

— Что? — не понял Александр Иванович.

— Говорю, парень, — повторил Баньщиков, — пять тыщ за проводку.

Александр Иванович насобирал всего тысячу двести рублей. Долго уламывал Баньщикова и все-таки уломал.

«Ладога» пошла вниз. Порог поразил Обрядина своей мощью и злостью. Но он сразу понял: водить суда здесь можно. И еще понял: Баньщиков реки по-настоящему не знает.

Вскоре Обрядин увидел порог… голым. Это случилось в ту осень, когда строители Братской ГЭС окончательно перекрыли Ангару и началось наполнение Братского моря. Река тогда обмелела, и на пороге осталась узкая тридцатипятиметровая протока. А кругом все высохло. Порог оказался огромным диабазовым монолитом — плитой во всю ширину русла. На ней громоздились валуны. И только в одном месте, ближе к левому берегу, вода выгрызла в монолите узкий, глубокий каньон. Здесь и можно проводить суда. Вся хитрость заключалась в том, чтобы не уйти в сторону. Там гибель — камни.

Порог измерили вдоль и поперек, точно определили направление судового хода. И когда начальник строительства Усть-Илимской ГЭС спросил Обрядина, можно ли водить караваны барж через Шаманский порог, он ответил: «Можно, и не только стопятидесятитонные, но и шестисоттонные. Опыт кой-какой уже есть. И главное — люди, не боящиеся порога».

Есть у Обрядина любимое выражение: «Человек с львиным сердцем». В его устах слова эти звучат высшей похвалой. Когда я спросил, кого же он считает достойным называться «человеком с львиным сердцем», Александр Иванович ответил:

— Как вам сказать, для меня это ясно. Ну вот представьте, летчик на войне бросает машину на землю, идет на таран вражеского эшелона. Кругом ад кромешный — разрывы снарядов, пулеметные очереди. А он не выпускает штурвала, он видит эшелон, и так до самого конца. И сердце у него разорвется через миг после удара, после взрыва, после смерти.

Через миг после смерти! Какая нужна выдержка, какая преданность делу должна быть у человека с львиным сердцем.

Таких и подбирал Александр Иванович в капитаны-наставники для Братского гидротехнического участка, того самого участка, который теперь и перевозит все грузы к Толстому мысу.

Капитаном экспедиционной самоходки «Ладоги» был молодой ленинградец Владимир Савенков. Он и стал первым учеником Обрядина. Григорий Павлов, Борис Гаврилов, Илья Клыпин — всех их впервые через порог проводил Александр Иванович, испытывая «на прочность». И все-таки, когда предстоит вести большой караван, ученики просят учителя быть с ними.