От начала начал. Антология шумерской поэзии - [48]

Лениво траву черную, словно ячмень, жевал.

Абрикосы, словно семена, подбирал.

Листву дерев, словно траву, перемалывал.

В быстрых потоках воду пил.

Корень «мыльной» травы, чистой горной травы, объедал.

Когда пестрый зубр, горный бык по луговине брел,

Он, Лугальбанда, сам, один, его деревянным орудием своим пленил.

Он кустарник горный вырвал с корнем, он ветки его оборвал,

Корни, что длинному камышу подобны,

Светлый Лугальбанда ножом отрезал.

Зубра бурого, быка горного, он веревкою привязал.

Пестрый козел и козочка, вдвоем, козлы утомленные, козлы мохнатые,

Лениво черную траву, словно ячмень, жуют.

Словно семена, абрикосы глодают.

Листву дерев, словно траву, перемалывают.

В быстрых потоках воду пьют.

Корень «мыльной» травы, чистой горной травы, объедают.

Когда козел с козочкою по луговине брели,

Лугальбанда один деревянным орудием своим их схватил.

Он кустарник горный с корнем вырвал, он ветки его оборвал,

Корни, что длинному камышу подобны,

Светлый Лугальбанда ножом отрезал.

Пестрого козла с козочкою, обоих их, им колени согнув, он веревкою привязал.

В одиночестве полном — ничье око, ни один человек его не видел.

И тут одолел царя сон.

Сон, страна склоненья затылка.

Словно искусный указ страны, словно рука, что рушит стену,

Чье касанье искусно,

Кто землю объемлет,

Кто пределов достигнет,[462]

Кто не знает начальников и надзирателей,

Нечто, дающее силу герою,

Как из чана Нинкаси, богини пива,

Лугальбанда! Воистину сон его одолел,

Травы «мыльные», чистые травы гор, ложем ему он сделал,

Одеялом чистейшей шерсти накрыл, белым льняным покрывалом окутал,

Без служанки для омовений на месте свалил.

Царь не во сне лежит — сновиденьем объят.

В сновидении дверь не поворачивается, дверной колок не вращается.[463]

Ложному — ложное, правдивому — истинное,

И для радостей, и для горестен,

Это он, запечатанная корзина богов,

Это он, брачный чертог Нинлиль,

Это он, советчик Инанны,

Бык одомашненный огненный, лев, человеками

Схваченный, дикий зубр, кто не живет,

Анзакар, бог сновидений,

Лугальбанде сам, словно бык, ревет,

Словно теленок чистой коровы, мычит:

«Кто мне пестрого тельца заколет?

Жир овечий кто мне изольет?

Мой топор боевой, чей металл сверкающий —

Железо небесное, да возьмет он,

Мой набедренный железный филигранный кинжал да схватит,

Зубра пестрого, быка горного, словно силач, поднимет, словно борец повалит,

Пусть внутренности[464] его вырвет, повернувшись к восходу солнца,

Козла пестрого, вместе с козочкой, пусть головы им обоим, словно горный ячмень, раздробит,

Дабы кровь их в яму излить,

Дабы жиру дать по равнине растечься.

Тогда змеи, в горах скользящие, запах жира того учуют».

Лугальбанда из сновидения вышел, от сна дрожит.

Глаза открыл — молчанье вокруг.

Он топор боевой, чей металл сверкающий — железо небесное, берет.

Зубра пестрого, быка горного, словно силач, поднимает, словно борец, его склоняет.

Его внутренности вырывает, восходящему Уту их кладет.

Козлу пестрому вместе с козочкой, им обоим, словно ячмень, головы раздробил,

Дабы кровь их в яму излить,

Дать жиру по долине растечься.

И змеи, в горах скользящие, запах жира того учуяли.

На самом восходе Уту-солнца...

Лугальбанда, Имя Энлиля призвав,

Ана, Энлиля, Энки, Нинхурсаг,

Он их пред ямою приглашает к пиру.

Там, в горах, где он выбрал место,

Жертвенный пир он устроил, он излил там возлиянья.

Пиво черное, медовуху, светлого эммера напиток,

Вино, что на вкус для питья столь сладко,

В поле, словно воду прохладную, излил он.

В пестрого козла он нож вонзил.

Печень, черный хлеб в огонь он бросил.

Воскурение черным дымом, словно фимиам, взлетело.

Затем доброму жиру, дару Думузи, дал он вытечь.

Из этих приношений Лугальбанды

Ан, Энлиль, Нинхурсаг, все лучшее они вкусили.

Лугальбанда в далеких горах блуждает (Сказание о Лугальбанде и орле Анзуде) {32}

Лугальбанда в далеких горах блуждает,

В горах Забуа бродит отважно.

Матери нет с ним — не даст совета,

Нет с ним отца — не даст наставленья,

Разумного друга нет с ним рядом,

Помощника мудрого в размышленье.[465]

Сам себе Лугальбанда помощник мудрый:[466]

«Как бы орлу доставить радость,

Орлу Анзуду доставить радость,

Угодить бы его супруге,[467]

С его орлицей, с его орленком,

Вместе с ними попировать бы!

Да будет со мною Нингуэна,[468]

Та, что Ан в горах похитил!

Хозяюшка — украшение матери!

Нинкаси-хозяюшка, украшение матери!

Чан ее — лазурита зеленого,

Кувшин ее — серебра и злата,

Глоток ее пива — удовольствие![469]

Застольное пиво ее — наслажденье!

Один кубок бодрящего пива — и мчишься без устали!

Нинкаси с чаном[470] да будет рядом,

Бесподобный напиток приготовить поможет,

Орел, напившись, возвеселится,

Анзуд, напившись, возвеселится,

В стан урукитов меня направит!

О Анзуд, подари мне путь к моим братьям!»

Издревле благородное дерево Энки

Среди пестрокаменных гор Инанны,

Как великан, стоит на вершине.

Великан волосатый, заросший шерстью.[471]

Его тень могучая далекие горы

Плащом покрыла, обвила покрывалом,

Его корни — гигантские змеи,

Семь рек Уту их питают.

А вокруг — безлесые горы.[472]

Там змеи не вьются, скорпионы не ползают.

Там в листве «малая пташка»[473]

Свила гнездо, отложила яйца,

Там в ветвях орел Анзуд

Гнездо устроил, орленка вывел,