От Копакабаны до Амазонки - [92]

Все интеллигенты, которые попадались мне от Рио до Белена, в один голос советовали: «Постарайтесь встретиться с ректором университета Дарси Рибейро»[73]. Этого антрополога, проведшего долгие годы в джунглях бок о бок с индейцами, затем министра образования при Куадросе, я представлял себе седеньким профессором, чуточку скептиком и брюзгой; я увидел совсем молодого человека, которому ни за что не дашь сорока, с лучистыми смешливыми глазами, подвижным умным лицом, быстрого на мысль и острого на слово, четкого и недвусмысленного в своих симпатиях и суждениях, что не исключает ни гибкости в политике, ни тонкости в улавливании нюансов. Человек действия, широкий ум. Вместе с Оскаром Нимайером он с упрямым энтузиазмом создает университет, которому суждено еще не раз подивить мир.

Все здесь делается наново — начиная с планировкй помещений, подвижных стенок и внутренних садиков, кончая формой аудиторий, системой выплаты стипендий и загрузки профессоров; здесь высшее образование будет связано с конкретными исследованиями, будет привлечен постоянный контингент преподавателей-иностранцев… «Бразилец, — говорит Дарси Рибейро, — это открытое поле. Мулат, кабокло, метис, в котором смешаны все расы и крови, ой не несет в себе архаичных традиций или древней культуры, никаких устойчивых привычек, у него нет наследства, он нов. В этом его величие и слабость. Выход из своих затруднений мы ищем вне всякой традиционной схемы, не цепляясь ни за одну готовую формулу. Типичные представители нашей когорты? Для интеллигенции: Селсе Фуртаду, который, вобрав в себя без предвзятости мировой экономический опыт, применяет его на северо-востоке; для трудящихся: рабочий-краснодеревщик с университетской стройки, который делает по заказу любую мебель, изготавливает для этого инструмент, а увидев однажды на аэродроме «каравеллу», облазил ее всю, а потом вычертил и смастерил турбину для катера…»

Мне удалось вызвать на откровенность лиц, просивших не упоминать их имен. Один из них синтезирует причины, объясняющие самоубийство Варгаса, отречение Куадроса и противоречивые для постороннего глаза шаги Жоао Гуларта: «Мы пойдем на все, лишь бы избежать потрясений. Речь больше не идет о революции, но об эволюции. Результатом потрясения был бы раскол страны на две части, новая Корея или Вьетнам: американцы на юге, гериллейрос[74] на северо-востоке и в Амазонии. Пока американцы не оправились от нанесенного Кубой удара, надо заставить их согласиться с нашими реформами.

В Вашингтоне уже понимают, что надо менять тактику, но местные янки не хотят ничего слышать. Между самими американцами начинается драка: кое-кто из последователей Кеннеди отпускает вожжи, пытаясь уменьшить напряжение, — предпочитает пожертвовать частью позиций, чем рисковать разрывом, но толстосумы Сан-Паулу в большинстве своем не отступают ни на йоту и еще больше завинчивают гайки. Кеннеди неоднократно, особенно когда создавался «Союз ради прогресса», настаивал на аграрной реформе, он был готов бросить латифундистов, но местные на это не идут. Триумвират — латифундисты, экспортеры и могущественные американские филиалы — по-прежнему в силе. Фазендейро и экспортеры идут на все, лишь бы заграница оказала поддержку кофе, какао и лесу… короче, чтобы основная масса населения продолжала заниматься производством традиционного экспорта и все оставалось бы по-старому; американских фабрикантов тоже, естественно, устраивает статус-кво. А наша молодая промышленность может развиваться, ориентируясь прежде всего на внутренний рынок, для этого надо, чтобы доллары не утекали за границу, надо реорганизовать сельское хозяйство, создать потребителя; короче, Бразилия больше не ориентируется на зарубеж, а копит силы для собственных нужд. Народ, конечно, требует того же. Трудное положение, напряженное! Один неверный шаг… и страна взорвется».

Движение лейтенантов в 1922–1930 годах породило несколько неудачных мятежей, самым примечательным из которых было восстание капитана Престеса; с отрядом в 1500 человек он ушел в глубь Бразилии и шесть лет в саваннах и джунглях отбивался от карательных экспедиций, но все же был вынужден закончить этот долгий переход в Боливии. В пути Престес изучил Маркса и Ленина и вскоре сделался генеральным секретарем Бразильской компартии[75]. В 1935 году он возглавил вооруженное восстание против Варгаса, но потерпел поражение и был приговорен к сорока шести годам и восьми месяцам тюремного заключения. Его жену, немку по происхождению, выдали гитлеровцам, и те в Гамбурге отрубили ей голову[76]. В 1945 году, после десяти лет тюремной камеры, он, овеянный героической славой, вышел на свободу и был избран сенатором. Тогда же компартия собрала более 500 тысяч голосов — десятая часть всех избирателей — и получила 14 депутатских мандатов. Правительство Дутры в 1947 году распустило БКП, изгнало депутатов, а Престес был вынужден скрыться от преследований в подполье. Там он и пребывает до сей поры, появляясь то здесь, то там, то в стране, то за ее пределами[77]. Жосселино Кубичек ни за что бы не прошел в 1955 году в президенты без голосов коммунистов, это позволяет судить о влиянии партии Луиса Карлоса Престеса на сложную игру бразильской политики. А сегодня? Мне удалось в конце концов встретиться с одной журналисткой — членом высочайшей партийной инстанции: «У нас, конечно, были ошибки, мы поддерживали одних, блокировались с другими и чаще пожинали пыль, чем плоды. Мы много потеряли от этой непонятной игры, пострадали от венгерских событий. После демистификации Сталина мы долго медлили, прежде чем повернуть. Полуподполье, конечно, очень неудобно: мешает проводить публичные собрания, выносить широковещательно резолюции. Но мы поднимаемся. Из 409 федеральных депутатов 10 — коммунисты, рассеянные по различным группировкам, они собрали 450 тысяч голосов на последних выборах, а это двадцатая часть избирателей.