От Кибирова до Пушкина - [142]

Но значительная часть надписей фиксирует соотношение в литературной иерархии. Выбирая ту или иную формулу, автор закреплял социальную дистанцию (в рамках института литературы).

Немало надписей писалось в позиции «снизу вверх», от рядового или низшего члена литературной системы мэтру, ее руководителю и т. п. Вот инскрипты на книгах, подаренных А. П. Чехову: «Писателю-колоссу — от писателя-пигмея. Антону Павловичу Чехову Иван Белоусов», «Основываясь на словах одного талантливого писателя (Ан. Пав. Чехова), что „в литературе, как и в армии, маленькие чины — необходимы“ — я позволяю себе поднести этому писателю мое плохонькое произведение, рассчитывая на его снисходительность к маленькой, детской писательнице. М. Киселева», «Антону Павловичу Чехову, знаменитому, от самого незначительного. А. Мошин», «В знак памяти и уважения маленький писателишка талантливому А. П. Чехову. В. Долгоруков», «А. П. Чехову от искренне любящей его как человека и сердечно почитающей как писателя, его „микроскопической коллеги“ Т. Щепкиной-Куперник» (Библиотека Чехова, с. 219, 241, 261, 289, 316; аналогичные инскрипты см. также на с. 258, 259, 270, 297, 312). Вариант — позиция ученичества: «Бесподобному учителю от слабого ученика. Глубокоуважаемому Антону Павловичу Чехову. Автор» (О. Волжанин (Библиотека Чехова, с. 224)), «Венценосному певцу беспримерных глубин и снежных высот Валерию Яковлевичу Брюсову с глубоким уважением и благодарностью — внимательный и всегда преданный ученик» (Блок, с. 40); «Глубокочтимому учителю Валерию Яковлевичу Брюсову. Сергей Бобров», «Валерию Брюсову — на вершины мастерства с дороги достижений» (С. Городецкий), «Глубокоуважаемому Валерию Яковлевичу Брюсову, моему учителю, с чувством неизменной любви к его творчеству. Владислав Ходасевич» (Автографы, с. 155, 254, 443).

Еще больше инскриптов пишется «по горизонтали»: равным по статусу. Вот их примеры: «Милому Ивану Алексеевичу Бунину от коллеги Антона Чехова», «Собрату по оружию (не огнестрельному — примечание для начальства), Александру Семеновичу Лазареву-Грузинскому от автора. А. Чехов», «Алексею Алексеевичу Луговому, собрату по профессии от его почитателя. А. Чехов» (Чехов, с. 268, 277, 279); «Ю. Д. Беляеву, товарищу по искусству. М. Кузмин» (Лесман, с. 121); «Александру Кусикову — моему орлиному другу по ущельям поэзии и эльборусам слов. Автор» (В. В. Каменский (Богомолов, с. 385)).

Инскрипты, написанные «сверху вниз», встречаются очень редко, поскольку так или иначе будут ставить автора в положение нескромного человека, самохвала. Чтобы снять этот акцент, автор инскрипта нередко использует иронию: «Ромаше Голике от знаменитого писателя на память о его великих делах» (А. П. Чехов (Чехов, с. 271)), «Наде, моей любимой ученице. Валерий Брюсов» (Н. Я. Брюсовой (Автографы, 179)).

Неформальные инскрипты (Бальмонта, Маяковского, Северянина, Ремизова и т. п.) значимы как «минус-прием» на фоне распространенного этикета в этом жанре; они позволяют авторам реализовать свое амплуа «поэта», или «хулигана», или «отшельника», т. е. литератора, не вписанного в литературную систему, пренебрегающего ее условностями.

И в заключение — об эволюции инскрипта (вообще-то, это тема для специальной статьи). Исторически инскрипт возник из посвятительной надписи, а делалась она вышестоящему, покровителю. Поэтому инскрипты XVIII века носили по большей части официальный характер и фиксировали в основном соотношение автора и адресата в социальной иерархии. В XIX веке инскрипт постепенно переходил от чисто социальных отношений к отношениям в сфере литературы, к культурной иерархии, иерархии талантов и внутрилитературных позиций. В XX веке все больше места в инскрипте занимают личные отношения дарителя и адресата. Но сам факт закрепления этих отношений инскриптом означает, что это лично-публичные отношения, т. е. личные отношения, имеющие публичную значимость, хотя исходно определяемые не статусом, а аффективными моментами.

А. И. Рейтблат (Москва)

К типологии русских литературных альманахов и сборников первой четверти XX века [**]

Объединив в заглавии настоящей работы понятия «литературный альманах» и «литературный сборник», мы с самого начала обозначили важный типологический признак, по которому русские альманахи отличаются от альманахов, выходивших в прошлом и выходящих в настоящее время в странах Западной Европы и в Америке. В русском языке, во всяком случае, применительно к сфере литературы и искусства, совершенно утрачено первоначальное средневековое значение слова «альманах», заимствованного из арабского «аль-мунах», первоначально — «стоянка каравана», затем, переносно, — «истории, рассказываемые во время периодических стоянок каравана». Наконец, не только в арабском, но и в других языках слово «альманах» употребляется в значении «календарь»: «свод данных или знаний, связанных с календарным циклом», — которое сохранилось в европейских языках, и особенно в английском. Конечно, рассматривая конкретные русские издания первой трети (и даже половины) XX века, можно будет, наверное, усмотреть какие-то особенности формы и содержания, отличающие тогдашние «альманахи» от просто «сборников» (или констатировать отсутствие таковых), однако в самом широком плане русские альманахи суть сборники. Что же касается альманахов английских и американских, а также французских и, в меньшей степени, немецких, то они сборниками не являются, а если и являются, то в очень специфическом плане, то есть всегда строго применительно к продукции определенного времени, как правило — года.