От Кибирова до Пушкина - [144]
В «Королевском Альманахе» стали впервые появляться публикации поэтических произведений, поэтому именно он стал образцом для первого литературного альманаха, который появился во Франции в 1765 году и выходил в Париже под названием «Альманах муз» («L’Almanach des muses») до 1833 года. Подражая «Королевскому Альманаху», «Альманах муз» также посвящал свои страницы важным событиям в сфере театра. «Альманах муз» впоследствии прославился тем, что в нем в свое время, особенно после установления в 1794 году Директории, появлялись очень известные и впоследствии даже прославленные произведения, например сочинения маркиза де Сада наряду со стихами Э. Парни и А. Шенье.
Со своей стороны, парижский «Альманах муз» явился образцом для всякого рода «Альманахов муз», возникших и в других европейских странах в XVIII веке: немецкий «Göttinger Musen-almanach», выходивший с 1770 года в Гёттингене, и его многочисленные подражатели в других немецких и австрийских городах, часто под руководством и с участием самых видных поэтов и писателей. Так, начиная с того же 1770 года выходил «Musenalmanach», где печатались И. В. Гете, В. Шлегель, Л. Тик, А. Шамиссо. Особенно известным был «Альманах муз», которым с 1796 по 1800 год руководил Ф. Шиллер и где были напечатаны многие самые известные его стихи, равно как и произведения Гёте.
Во Франции у «Альманаха муз» постепенно стали появляться конкуренты: с 1796 года «L’Almanach français» («Французский альманах»), в котором выступали со своими поэтическими дебютами Ламартин и Виктор Гюго; с 1776 по 1806 год «L’Almanach Littéraire» («Литературный Альманах») и между 1801 и 1809 годами «L’Almanach des prosateurs» («Альманах прозаиков»). Эти французские литературные альманахи никогда не достигли того статуса явлений высокой культуры, который завоевали только что названные немецкие альманахи. Постепенно французские литературные альманахи снова «снизились» до уровня популярных изданий («L’Almanach des dames» — «Женский альманах»; между 1853 и 1869 годами очень популярный и рассчитанный на самые широкие вкусы «Almanach de la littérature, du théâtre et des beaux-arts» — «Альманах литературы, театра и изящных искусств»). Подобное же явление стало в конце концов характерным и для немецких альманахов, которые сменились популярными Taschenbücher — «карманными» изданиями. Положение здесь изменилось лишь в конце XIX столетия, тогда же, когда оно стало меняться и в русской литературе, то есть в эпоху Серебряного века. Но для того чтобы перейти к этому периоду русской литературы, надо вспомнить об истории русских литературных альманахов в период зарождения современной русской литературы в конце XVIII и начале XIX века, особенно в 1820–1830 годы: широко известно замечание В. Г. Белинского о том, что это время в русской литературе было периодом расцвета «альманачных» изданий[1188].
В отличие от западноевропейских «альманахов», в том числе и литературных, традиция русских литературных альманахов началась с пустого места, без того, чтобы традиция народных, профессиональных или официальных альманахов как-то влияла на альманахи литературные. Н. М. Карамзин, выпустивший в 1796 году первый настоящий русский литературный альманах «Аониды», поместил это издание в ряд уже существовавшей тогда в западных странах традиции «Альманахов муз»:
Почти на всех европейских языках ежегодно издается собрание новых мелких стихотворений, под именем «Календаря муз» («Almanac des muses»); мне хотелось видеть и на русском языке нечто подобное, для любителей поэзии: вот первый опыт под названием «Аониды».[1189]
Карамзин перевел здесь «альманах» как «календарь». В дальнейшем эта традиция издания сборников поэтических произведений в виде альманахов, когда каждому альманаху дается свое имя, приобрела особый авторитет.
Альманахи пушкинской поры еще дальше отходят от популярных «календарей муз» французской традиции и приближаются к немецким «Musenalmanachen» с их установкой на высокий романтический стиль. Здесь существенное влияние оказывает позиция редактора-издателя. Так, альманах «Мнемозина» («Собрание сочинений в стихах и прозе, издаваемое кн. В. Одоевским и В. Кюхельбекером», Москва, 1824) отличается в целом характерным для декабристских текстов особым пристрастием к высокому архаизирующему стилю, широко использующему и старославянизмы, и сюжеты из древнерусской и средневековой западной истории. Одним из примеров может быть напечатанное здесь стихотворение «Давид», принадлежащее перу А. Г. (Александра Грибоедова) с нарочито церковно-славянскими лексикой и синтаксисом:
Здесь же были опубликованы стихотворение В. Кюхельбекера «Святополк Окаянный» и его же «Естонская повесть», звучащие в высшей степени возвышенно и своеобычно. При всей типологической схожести с немецкими альманахами на содержании и на подборке произведений видна своя, специфическая русская печать.
Тимур Кибиров — поэт и писатель, автор более двадцати поэтических книг, лауреат многих отечественных и международных премий, в том числе премии «Поэт» (2008). Новая книга «Генерал и его семья», которую сам автор называет «историческим романом», — семейная сага, разворачивающаяся в позднем СССР. Кибиров подходит к набору вечных тем (конфликт поколений, проблема эмиграции, поиск предназначения) с иронией и лоскутным одеялом из цитат, определявших сознание позднесоветского человека. Вложенный в книгу опыт и внимание к мельчайшим деталям выводят «Генерала и его семью» на территорию большого русского романа, одновременно искреннего и саркастичного.
«Суть поэзии Тимура Кибирова в том, что он всегда распознавал в окружающей действительности „вечные образцы“ и умел сделать их присутствие явным и неоспоримым. Гражданские смуты и домашний уют, трепетная любовь и яростная ненависть, шальной загул и тягомотная похмельная тоска, дождь, гром, снег, листопад и дольней лозы прозябанье, модные шибко умственные доктрины и дебиловатая казарма, „общие места“ и безымянная далекая – одна из мириад, но единственная – звезда, старая добрая Англия и хвастливо вольтерьянствующая Франция, солнечное детство и простуженная юность, насущные денежные проблемы и взыскание абсолюта, природа, история, Россия, мир Божий говорят с Кибировым (а через него – с нами) только на одном языке – гибком и привольном, гневном и нежном, бранном и сюсюкающем, певучем и витийственном, темном и светлом, блаженно бессмысленном и предельно точном языке великой русской поэзии.
Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет.
Перед нами – первый прозаический опыт лауреата Национальной премии «Поэт» Тимура Кибирова. «Радость сопутствует читателю „хроники верной и счастливой любви“ на всех ее этапах. Даже там, где сюжет коварно оскаливается, чистая радость перекрывает соблазн пустить слезу. Дело не в том, что автор заранее пообещал нам хеппи-энд, – дело в свободной и обнадеживающей интонации, что дорога тем читателям стихов Кибирова, которые… Которые (ох, наверно, многих обижу) умеют его читать. То есть слышат светлую, переливчато многоголосую, искрящуюся шампанским, в небеса зовущую музыку даже там, где поэт страшно рычит, жалуется на треклятую жизнь, всхлипывает, сжавшись в комок, а то и просто рыдает… Не флейта крысолова, не стон, зовущийся песней, не посул сладостного забвения, не громокипящий марш (хотя и все это, конечно, у Кибирова слышится), а музыка как таковая» (Андрей Немзер).
«Книга волшебных историй» выходит в рамках литературного проекта «Книга, ради которой…» Фонда помощи хосписам «Вера».В тот момент, когда кажется, что жизнь победила нас окончательно, положила на обе лопатки и больше с нами ничего хорошего не случится, сказка позволяет выйти из этой жизни в какую-то совсем другую: иногда более справедливую, иногда более щедрую, иногда устроенную немножко подобрее, – и поверить всем сердцем, что правильно именно так. Что так может быть, а потому однажды так и будет. Сказка – утешение.
Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям.
Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».
За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.
Данный сборник составлен на основе материалов – литературно-критических статей и рецензий, опубликованных в уфимской и российской периодике в 2005 г.: в журналах «Знамя», «Урал», «Ватандаш», «Агидель», в газетах «Литературная газета», «Время новостей», «Истоки», а также в Интернете.
Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.
В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.
В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.
Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.
Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.