От Кибирова до Пушкина - [141]

Шрифт
Интервал

. В определенных ситуациях общество ждет от человека, что он будет дарить, и не ответить на эти ожидания — значит пренебречь общественными условностями, на что мало кто решается. И дарить нередко приходится и тем, кто человеку безразличен и даже неприятен.

В литературном сообществе существует целый ряд неписаных правил поведения, литературная этика (например: при изложении чужих мыслей, а тем более при цитировании следует указывать источник; нельзя искажать или придумывать несуществующие цитаты; нельзя использовать уже существующие псевдонимы; псевдоним может раскрыть только автор, другие могут сделать это только после его смерти и т. д.). К числу таких правил принадлежит и обычай дарить свою книгу коллегам, которые входят в круг общения, причем дарить с инскриптом; это норма взаимоотношений в литературной среде.

Определенную часть тиража новой книги (несколько десятков экземпляров) автор предназначает для подарков (кроме того, до революции со второй половины XIX века существовала еще традиция рассылки своей книги по литературным изданиям для отзыва, но в советское время она постепенно исчезла, рассылкой занимались издательства).

Не дарить книгу нельзя: это означало бы, что автор чуждается своих коллег. Не подарив книгу, он обидит или даже оскорбит того или иного литератора, который ждет от него подарка. Даря книгу коллеге, писатель показывает, что признает его права на место в литературе, считается с его мнением и оценкой, подтверждает наличие своей связи с ним и ожидает, что в литературных делах коллега будет оказывать ему содействие и признавать, в свою очередь, его литературные права. Подаренными экземплярами он помечает границы своего круга, той литературной среды, к которой принадлежит. В нее входят представители иных элементов института литературы: издатели, редакторы периодических изданий, книготорговцы, рецензенты и т. п.; представители других видов искусства, в рамках которых нередко находят иное воплощение литературные произведения, — театральные и кинематографические деятели, художники-иллюстраторы и т. п., а также коллеги-литераторы — учителя и авторитетные для автора представители литературного цеха, коллеги, равные по статусу, ученики и другие представители следующего литературного поколения.

Кроме того, любой дар предполагает отдаривание. Литератор бесплатно получает в ответ книги своих коллег. Но отдаривание идет и в иной форме (часть одариваемых книг вообще не выпускают). «Отдариться» можно хорошим отношением, положительной рецензией, положительными оценками в литературном сообществе. Это значит, что рецензент, которому подарена книга, обычно не ругает книгу или хотя бы пишет отрицательный отзыв мягче, без резких нападок.

Таким образом, дарение книги — акт этикетный, в каком-то смысле обязательный. Столь же этикетный характер носит инскрипт.

Если бы книга дарилась только для чтения, то инскрипт не был бы нужен: кем подарена книга и при каких обстоятельствах, адресат и так знает, а текстом для прочтения теперь располагает.

Конечно, в ряде случаев этикетность инскрипта уходит на второй план, когда с его помощью автор стремится решить конкретные задачи: познакомить со своей книгой определенных коллег по литературному цеху, наладить или улучшить отношения с адресатом, обеспечить положительную рецензию. Вот примеры: «Глубокоуважаемому Виктору Петровичу Буренину, на милостивый суд, от автора. Н. Карпов», «Почитаемому деду Пафнутию от уважающего автора. Удостойте добрым словом, если заслуживает, если же не заслуживает, то обругайте… молчанием. И. П. Зазулин» (Дед Пафнутий — псевдоним сотрудника «Петербургского листка» С. С. Окрейца (Рейтблат, с. 473, 471)). Или сочинитель желает добиться постановки своей пьесы. Например, пьеса дарится руководителю театра: «Дорогому Александру Александровичу Таирову в ожидании скорой встречи — на суд милостивый. Н. Евреинов»; «Многоуважаемому Федору Адамовичу Коршу, судье строгому, но справедливому, — на добрую память» (В. П. Свенцицкий (Рейтблат, с. 470, 482)) и т. п. Инскрипт может делаться даже в расчете на то, чтобы успешно пройти цензуру. Вот надписи авторов на изданиях пьес, представляемых в театральную цензуру: «Его Сиятельству г-ну Графу Головину, снисходительному цензору. От признательного автора. D-r В. Гречинский» (Рейтблат, с. 467); «Ликург был строгим законодателем, прошу Вас не судить по его законам» (Н. Базилевский на пьесе «Закон Ликурга» (М., 1934) — Сектор редких книг РГБИ).

Но основная функция инскрипта — иная. Как уже отмечалось выше, инскрипт закрепляет символичность акта дарения, вводит в него инстанцию Другого. Ведь если просто подарить книгу, об этом будут знать только двое, никаких доказательств, что данная книга — дар, не будет. Функция подавляющего большинства инскриптов — интеграция литературной системы на основе обмена знаками лояльности и фиксации статусов внутри системы.

Подарив книгу, автор уже обозначил позитивное отношение к адресату. Инскрипт должен уточнить и нюансировать это отношение. Иногда такая нюансировка дарителю не нужна (или он не хочет добавлять позитивные краски). Тогда он ограничивается обозначением дарителя и адресата (нередко фиксируются также место и время дарения), это нечто вроде поклона при встрече.


Еще от автора Константин Маркович Азадовский
Генерал и его семья

Тимур Кибиров — поэт и писатель, автор более двадцати поэтических книг, лауреат многих отечественных и международных премий, в том числе премии «Поэт» (2008). Новая книга «Генерал и его семья», которую сам автор называет «историческим романом», — семейная сага, разворачивающаяся в позднем СССР. Кибиров подходит к набору вечных тем (конфликт поколений, проблема эмиграции, поиск предназначения) с иронией и лоскутным одеялом из цитат, определявших сознание позднесоветского человека. Вложенный в книгу опыт и внимание к мельчайшим деталям выводят «Генерала и его семью» на территорию большого русского романа, одновременно искреннего и саркастичного.


Стихи

«Суть поэзии Тимура Кибирова в том, что он всегда распознавал в окружающей действительности „вечные образцы“ и умел сделать их присутствие явным и неоспоримым. Гражданские смуты и домашний уют, трепетная любовь и яростная ненависть, шальной загул и тягомотная похмельная тоска, дождь, гром, снег, листопад и дольней лозы прозябанье, модные шибко умственные доктрины и дебиловатая казарма, „общие места“ и безымянная далекая – одна из мириад, но единственная – звезда, старая добрая Англия и хвастливо вольтерьянствующая Франция, солнечное детство и простуженная юность, насущные денежные проблемы и взыскание абсолюта, природа, история, Россия, мир Божий говорят с Кибировым (а через него – с нами) только на одном языке – гибком и привольном, гневном и нежном, бранном и сюсюкающем, певучем и витийственном, темном и светлом, блаженно бессмысленном и предельно точном языке великой русской поэзии.


На рубеже двух столетий

Сборник статей посвящен 60-летию Александра Васильевича Лаврова, ведущего отечественного специалиста по русской литературе рубежа XIX–XX веков, публикатора, комментатора и исследователя произведений Андрея Белого, В. Я. Брюсова, М. А. Волошина, Д. С. Мережковского и З. Н. Гиппиус, М. А. Кузмина, Иванова-Разумника, а также многих других писателей, поэтов и литераторов Серебряного века. В юбилейном приношении участвуют виднейшие отечественные и зарубежные филологи — друзья и коллеги А. В. Лаврова по интересу к эпохе рубежа столетий и к архивным разысканиям, сотрудники Пушкинского дома, где А. В. Лавров работает более 35 лет.


Лада, или Радость: Хроника верной и счастливой любви

Перед нами – первый прозаический опыт лауреата Национальной премии «Поэт» Тимура Кибирова. «Радость сопутствует читателю „хроники верной и счастливой любви“ на всех ее этапах. Даже там, где сюжет коварно оскаливается, чистая радость перекрывает соблазн пустить слезу. Дело не в том, что автор заранее пообещал нам хеппи-энд, – дело в свободной и обнадеживающей интонации, что дорога тем читателям стихов Кибирова, которые… Которые (ох, наверно, многих обижу) умеют его читать. То есть слышат светлую, переливчато многоголосую, искрящуюся шампанским, в небеса зовущую музыку даже там, где поэт страшно рычит, жалуется на треклятую жизнь, всхлипывает, сжавшись в комок, а то и просто рыдает… Не флейта крысолова, не стон, зовущийся песней, не посул сладостного забвения, не громокипящий марш (хотя и все это, конечно, у Кибирова слышится), а музыка как таковая» (Андрей Немзер).


Книга волшебных историй

«Книга волшебных историй» выходит в рамках литературного проекта «Книга, ради которой…» Фонда помощи хосписам «Вера».В тот момент, когда кажется, что жизнь победила нас окончательно, положила на обе лопатки и больше с нами ничего хорошего не случится, сказка позволяет выйти из этой жизни в какую-то совсем другую: иногда более справедливую, иногда более щедрую, иногда устроенную немножко подобрее, – и поверить всем сердцем, что правильно именно так. Что так может быть, а потому однажды так и будет. Сказка – утешение.


И время и место

Историко-филологический сборник «И время и место» выходит в свет к шестидесятилетию профессора Калифорнийского университета (Лос-Анджелес) Александра Львовича Осповата. Статьи друзей, коллег и учеников юбиляра посвящены научным сюжетам, вдохновенно и конструктивно разрабатываемым А.Л. Осповатом, – взаимодействию и взаимовлиянию литературы и различных «ближайших рядов» (идеология, политика, бытовое поведение, визуальные искусства, музыка и др.), диалогу национальных культур, творческой истории литературных памятников, интертекстуальным связям.


Рекомендуем почитать
Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Сто русских литераторов. Том первый

За два месяца до выхода из печати Белинский писал в заметке «Литературные новости»: «Первого тома «Ста русских литераторов», обещанного к 1 генваря, мы еще не видали, но видели 10 портретов, которые будут приложены к нему. Они все хороши – особенно г. Зотова: по лицу тотчас узнаешь, что писатель знатный. Г-н Полевой изображен слишком идеально a lord Byron: в халате, смотрит туда (dahin). Портреты гг. Марлинского, Сенковского Пушкина, Девицы-Кавалериста и – не помним, кого еще – дополняют знаменитую коллекцию.


Уфимская литературная критика. Выпуск 4

Данный сборник составлен на основе материалов – литературно-критических статей и рецензий, опубликованных в уфимской и российской периодике в 2005 г.: в журналах «Знамя», «Урал», «Ватандаш», «Агидель», в газетах «Литературная газета», «Время новостей», «Истоки», а также в Интернете.


Властелин «чужого»: текстология и проблемы поэтики Д. С. Мережковского

Один из основателей русского символизма, поэт, критик, беллетрист, драматург, мыслитель Дмитрий Сергеевич Мережковский (1865–1941) в полной мере может быть назван и выдающимся читателем. Высокая книжность в значительной степени инспирирует его творчество, а литературность, зависимость от «чужого слова» оказывается важнейшей чертой творческого мышления. Проявляясь в различных формах, она становится очевидной при изучении истории его текстов и их источников.В книге текстология и историко-литературный анализ представлены как взаимосвязанные стороны процесса осмысления поэтики Д.С.


Поэзия непереводима

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.


Языки современной поэзии

В книге рассматриваются индивидуальные поэтические системы второй половины XX — начала XXI века: анализируются наиболее характерные особенности языка Л. Лосева, Г. Сапгира, В. Сосноры, В. Кривулина, Д. А. Пригова, Т. Кибирова, В. Строчкова, А. Левина, Д. Авалиани. Особое внимание обращено на то, как авторы художественными средствами исследуют свойства и возможности языка в его противоречиях и динамике.Книга адресована лингвистам, литературоведам и всем, кто интересуется современной поэзией.


Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века.


Самоубийство как культурный институт

Книга известного литературоведа посвящена исследованию самоубийства не только как жизненного и исторического явления, но и как факта культуры. В работе анализируются медицинские и исторические источники, газетные хроники и журнальные дискуссии, предсмертные записки самоубийц и художественная литература (романы Достоевского и его «Дневник писателя»). Хронологические рамки — Россия 19-го и начала 20-го века.


Другая история. «Периферийная» советская наука о древности

Если рассматривать науку как поле свободной конкуренции идей, то закономерно писать ее историю как историю «победителей» – ученых, совершивших большие открытия и добившихся всеобщего признания. Однако в реальности работа ученого зависит не только от таланта и трудолюбия, но и от места в научной иерархии, а также от внешних обстоятельств, в частности от политики государства. Особенно важно учитывать это при исследовании гуманитарной науки в СССР, благосклонной лишь к тем, кто безоговорочно разделял догмы марксистско-ленинской идеологии и не отклонялся от линии партии.