От Калмыцкой степи до Бухары - [4]

Но еще отрицательнее и печальнее сказывается на далекой сибирской окраине стремление властей, на основании одних лишь фантастических предположений, реформировать или точнее насиловать жизнь неоседлого населения, которое, правда, кротко и безответно, но, во-первых, черпает средства для борьбы в соседстве с единоплеменниками, подданными богдыхана, а во-вторых, когда худо, может уходить в китайские пределы. Одною рукою мы хотим создать, что разрушаем другою. На чутких инородцев, видящих лишь факты, но не объясняющих себе причин, почему возможны столь про- /16/ тиворечивое явления, все это влияет весьма удручающим образом. Пора, наконец, русское знамя высоко нести везде, и внутри империи и на ее глухих азиатских рубежах, а то приходится девствовать, оступаясь, впотьмах.

Такой же порядок вещей иногда справедливо считается невыносимым. В двух шагах имеется готовый материал, чтобы брать его и рассматривать: раньше, чем это сделано, чего ради строить преждевременные теории, к чему приниматься за разрешение вопросов, сущность и объем которых пока довольно неопределенны?  /17/

III КАЛМЫЦКАЯ СТЕПЬ.

На пути в Среднюю Азию невольно интересуешься обликом стойкого по-своему кочевого языческого народа, который всего дальше, в период новейшей истории, шагнул на запад и точно окаменел на страже родных первобытных обычаев и верований. Волга постепенно цивилизуется, самая непочатая глушь начинает изменяться под влиянием просвещения. Убежденный народец-буддист одиноко и мрачно выделяется среди этого оживления, не затронутый им, не поколебленный, верный миросозерцанию предков. Русская грамотность, конечно, проникает в кочевья, в молодежи просыпаются известного рода любознательность и трудолюбие, - но зрелые люди и духовные лица недружелюбно смотрят даже на слабые признаки чисто формального обрусения и, при не /18/ которой льстивости, - свысока относятся в душе к тому чиновничеству, которое заведует степью, не зная ее, живет с богачами запанибрата, сегодня еще красноречиво говорит с последними о народных нуждах, а завтра получает уже совершенно иное назначение, ничего не сделав в для так называемых «опекаемых».

В самой Астрахани трудно себе составить хоть сколько-нибудь правильное понятие о них. Общество равнодушно к ним. Этнографического музея нет и в зародыше. Калмыцкая школа с десятками обучающихся мальчуганов представляет неопределенную массу в брожении, из которого нельзя пока сказать, что выйдет. Преподает там крайне развитой инородец Бадмаев. От него можно узнать о многом в степи. Он ясно сознает‚ какою ломкою грозить ей в будущем всякая искусственно прививаемая реформа. Народ избалован долго державшимся льготами и привилегиями. Если его сразу потеснить и приучать к иному строю жизни, калмыки замкнутся в себе еще более, начнут искать в буддизме не только ответа на все и утешение, но и прочной опоры, одним словом, вместо улучшения, порядок вещей ухудшится.

Под самой Астраханью, за так называемым /19/ форпостом, стоит небольшая кумирня, где несколько лам (духовных) за известную плату показывать проезжим свое служение и предметы культа. Там все видимое благочестие сводится к тунеядству, легкой наживе, и только. О религии местные калмыки, кажется, не имеют ясного представления. Когда я стал расспрашивать говорящих по-русски, и притом расспрашивать‚ зная сам, о чем говорю и что именно хочу знать (потому что посетил буддийские монастыри Забайкалья, проехал Монголию от Кяхты до Великой стены, был в ламских святилищах Пекина), на мои простейшие вопросы я не мог добиться ни одного ответа. Но судить по этому о степени религиозности калмыцкого народа, конечно, еще нельзя. Под городом‚ очевидно, живут худшие, развращеннейшие представители духовенства. Когда они служили, например, передо мною, в ожидании денег за труды, то некоторые были заметно пьяны.

Проехавши дальше степью в глушь, я пришел и тому мнению, что религиозное настроение до сих пор очень сильно, особенно за последние годы. Иные калмыки (между прочим и одна богатая инородческая княгиня Дугарова) ездили недавно в Забайкалье к бурятам и /20/ в Ургу (за триста верст к югу от Кяхты: там находится великий буддийский ‹святой› Чжебдзун-дамба-хутухту), или же морем из Одессы на Тянь-Дзинь, порт Пекина, и далее через китайскую столицу в Тибет. За границей окупались ниши, кумиры, получалось посвящение и наставление от знаменитых вероучителей. Такие сношение с востоком, очевидно, дорого стоят, но народ ревностно жертвует на возвеличение родной святыни.

В астраханской калмыцкой степи - десятки кумирен, и с каждым годом число их возрастает. Значительная доля приходится на те, которые созданы в честь бога медицины Манла (по-тибетски), Оточи (по-монгольски), -  по преданию современника и сподвижника Будды. Искусство врачевания служит жречеству орудием влияния. Поэтому русское начальство запрещает лечить, но это не исполняется. Целесообразнее было бы хоть сколько-нибудь поощрять ознакомление с ламскими способами лечения. Основы его - индийско-эллинского происхождения и не лишены глубокого смысла. Раз, что искоренить народную веру в учение Оточи пока невозможно, раньше, чем бороться, проще узнать, в чем собственно оно заключается. А то вот уже скоро два века с половиною, как мы /21/ имеем дело с буддизмом в наших пределах и ничего почти толком не поняли в мировоззрении лам. Наше неведение о них - их сила, и наоборот. Это на первый взгляд звучит парадоксально, но в сущности справедливо. Языческое жречество, не затронутое никакими веяниями западной цивилизации, гораздо слабее и безвреднее в социально-политическом отношении, чем лица полуобразованные по-европейски, которые быстро проникаются презрением к нашей культуре, подмечая исключительно ее неприглядные стороны, и в таком именно духе воздействуют на внимающую им массу. Инородец с духовным знанием, приглядевшийся к тому, чем умственно насыщается наша «интеллигенция» не только не чувствует ни малейшей потребности внутренне сближаться с нами, но даже начинает испытывать сознательную и отчасти простительную неприязнь. Оттого мне кажется, что, радея об успехах отвлеченно представляющегося обрусения, мы стараемся расчищать для него почву не там, где следует и где это разумно. Официальными новейшими отчетами признается обеднение калмыков, бедственное положение простонародья иных улусов, забитость его и угнетенность, благодаря тому, что зайсанги (своего рода дво- /22/ рянство) злоупотребляют крепостным правом. Вместо принятия всех мер к урегулированию отношений между сословиями, в борьбе с передвижными песками, грозящими обратить целый край в пустыню, наконец в оказание деятельной помощи тем из инородцев, которые крайне трудолюбивы, но часто не находят работы или кое-как, в самых каторжных условиях, перебиваются на рыбных и соляных промыслах, уходят на заработки в землю Войска Донского и Ставропольскую губернию, - вместо всего этого и т. п. русское начальство, беззаботное относительно религиозной жизни опекаемого народа, придумывает, чем бы его озадачить. В то время, как надо призадумываться над настоящими тяжкими нуждами большинства астраханских калмыков, правительство, допустившее, чтобы в степи открыто числилось до 2,000 лам, - хотя по штату полагается значительно меньше, - теперь вдруг не хочет их утверждать таковыми без знания русского языка. Но ведь когда они ему по необходимости обучатся, - не будет ли хуже? В данную минуту духовенство преимущественно состоит из людей довольно наивных, мало развитых, замкнувшихся в своем узком кругозоре. Если им дать толчок и разбудить их, обрусение /28/ встретит уже не пассивное противодействие, а вполне активное. Тогда пришлось бы видеть в лице уступчивых, хитрых лан нежелательных посредников между нами и темной массой, т. е.‚