От Калмыцкой степи до Бухары - [2]

и плоды нашего долголетнего, как хотят уверить, исторически необходимого наступления на среднеазиатский восток, станут равны нулю и даже, того и гляди, случится нечто худшее: непосредственная близость к Афганистану и вера в возможность легко проложить себе дорогу на Индию самым пагубным образом отразится на нашем положении в новых владениях, втянет нас в бесконечную войну с политическими соперниками, в конце концов все-таки больше повредить России, чем английскому народу. Кто же спорит, что мы умеем покорять, что войска наши привыкли не останавливаться ни перед какими преградами: дело не в этом. Положить, мы захотим пройти до индийской границы, и несомненно пройдем. Что же дальше? Перед армией очутятся двести пятьдесят миллионов туземного населения, с /5/ очень древней. своеобразнейшей интенсивной культурой. До европейцев всюду царили кровопролитные неурядицы, бедствия так и сыпались на страну; бесправие, насилие, не знали границ. Сплоченного целого ни по крови, ни по языку, ни по религии она нигде не представляла. Вот элементы, входящие в состав гигантского тела, называемого Индией, до того противоположны и подчас прямо враждебны друг другу, что пришельцам весьма нетрудно действовать по принципу «divide et impera». Когда же они еще, вдобавок, сознательно и многосторонним образом интересуются строем туземной жизни, значением обычаев, глубиною верований, то знание всего этого дает в руки неотразимое оружие. У нас нет и сотой доли тех сложных культурно-исторических вопросов, в которые приходится вникать англо-индийским администраторам и ученым, а между тем мы до сих пор блуждаем в этом отношении впотьмах. С натуралистической точки зрения Средняя Азия нами более или менее исследуется, с духовной - мы как будто не в состоянии освоиться: едва ли подобное явление зависит исключительно от нашего равнодушия. Причины должны глубже корениться. Мы сами пока не настолько цивилизованы, чтобы объек- /6/ тивно относиться к покоряемому востоку. Если идти южнее и южнее из Туркестана, русские не замедлять попасть в такой страшный хаос, что и предвидеть нельзя, как печально кончится наша политика на востоке».

Мой путь лежит именно туда, где будто бы мало нами создано, где будто бы подымается уже призрак грядущих несчастий. Речи, вроде той, которую я тут привожу в виде примера, мне давным-давно приходится слышать в аналогичной, одинаково резкой форме. Они слишком характерны, чтобы умалчивать о них. При путешествии за Каспийское море подобные взгляды неминуемо надо принимать в соображение. Иначе суждения о вещах будут чрезвычайно узки, пристрастны.

В теории, очень отвлеченно говоря, пессимистический отзыв о нашем движении в глубь Азии, быть может, и справедлив, но на практике это голое отрицание неверно. Не будь у нас крепкой цивилизующей мощи, разве в два века низовья Волги преобразились бы до неузнаваемости?

-------

Ночь вполне вступила в свои права. Пароход подходить к Черному Яру, и невольно при- /7/ поминается, что в царствование Михаила Федоровича здесь основан городок среди пустынной местности, для устрашения разбойников. Караваны судов (досчаников и стругов) ходили по течению и против лишь дважды в год, в количестве пятисот, с отрядами стрельцов‚ с каменными пушками. Мудрено ли, если при таких условиях, когда, даже при помощи правительства, вольница без стеснения нападала на охраняемых стражею купцов, долгое время нечего было думать о каком-нибудь правильном и тесном общении со среднеазиатским востоком?

 В нашей смешанной полуславянской, полуинородческой натуре столько неуловимых противоречий, такое изумительное богатство психических свойств, точно несколько совершенно особых миров сочеталось в ней для воссоздания чего-то невиданного, небывалого. Иногда мы вступаем в полосу беспросветного мрака, застоя, дикости, отупения, - и вдруг‚ будто чудом, все кругом опять становится ярко, молодо, смело, разумно. Жизнь бьет ключом - серебряным, чистым‚ целебным. Откуда это берется, где родник этих непостижимых явлений, - едва-ли пока приищется ответ. Но факты на лицо. Как бы наши патриоты-песси- /8/ мисты ни отчаивались относительно судеб России, - то‚ что логически для других государств и народов есть признак разрушения, для нас зачастую предвестник борьбы и победы. И мечтою уноситься в неоглядную ширь обступающей реки. Забываешь эпоху, когда живешь, забываешь условия, при которых движешься вперед.  В лунной мгле словно тени какие-то мелькают на челноках, лихо набекрень одеты косматые шапки, оружие позвякивает и мерцает, голоса перекликаются... И в тишине еле слышно замирает разбойничий напев:

Мы рукой махнем –

Караван возьмем

в каждом звуке - целая поэма. Кто ее поймет, тот не станет спрашивать, куда и почему мы идем все дальше и дальше в Азию. Удаль исхода просить, нормальное медлительное саморазвитие для нас почти равносильно смерти. Мы действуем там и движемся на половину бессознательно, стихийно. Затем уже русские государственные люди и западная печать силятся приискать событиям подходящее объяснение. Оно редко бывает уместно, и даже в этих случаях новое, внезапно образовывающееся течение, особенно в жизни наших окраин, -  опять наводит на раздумье, опять требует догадок. /9/