От Голливуда до Белого дома - [23]

Я вел очень активную светскую жизнь, практически каждый вечер у меня был занят. Обычно все начиналось со званого коктейля, часто подразумевавшего смокинг. Там мы встречались с друзьями, общались и группами расходились для продолжения вечера — на ужин, на бал, в кафе или клуб.

Помню, как однажды я пришел на такой коктейль после долгого отсутствия в Риме — я много времени проводил во Флоренции с родителями и старыми друзьями. Войдя в зал, я увидел двух беседующих молодых людей; одним из них был Бельмонте, которого я знал, другой был мне незнаком. Я кивнул Бельмонте и пошел к другим гостям, но услышал, как за моей спиной неизвестный спрашивает про меня: «Кто это?»

«Это? — сказал Бельмонте. — Да никто. Портной».

Я повернулся к Бельмонте: «Я все слышал».

«И что?»

«Сейчас узнаешь что, — ответил я. — Возможно, впервые в твоей жизни портной задаст тебе взбучку. У тебя есть выбор. Ты можешь подождать меня на улице после того, как вечеринка закончится. Или я всем объявлю, что ты трус».

Да, в те дни я позволял себе такие мелодраматические высказывания. Наверное, мои слова звучали слишком пафосно, но Бельмонте наступил мне на больную мозоль. Я продолжал общаться с другими гостями, шутил, развлекал девушек. Когда мои друзья собрались уходить, я сказал Джулианелле Чериана: «Подождите меня. Мне надо закончить одно дело».

«Это долго?» — спросила она меня.

«Нет, очень быстро. Мы можем пойти вместе».

Мы вышли на улицу, и там меня уже поджидал Бельмонте, облокотясь о крыло своего автомобиля. Руки скрещены на груди, на губах блуждает самодовольная усмешка, которая заставила меня еще больше его возненавидеть. Я предложить ему на кулаках выяснить наши отношения, он не ответил. Я подошел ближе, но он все равно не хотел вступать в драку. Тогда я дал ему пощечину, за ней другую… а он продолжал стоять столбом. Я обернулся к Джулианелле и сказал: «Теперь я могу всем рассказать, что он трус».

И я удалился горделивой походкой, полагая, что сберег свою репутацию. Может, я и портной, но связываться со мной не стоило.

Мой поступок можно объяснить юношеским максимализмом, но дело было не только в нем. У меня начал формироваться определенный, довольно необычный для джентльмена тип поведения, которому я буду следовать всю жизнь, и я хочу объяснить его причины здесь и сейчас.

Я дрался по трем причинам. О первой я уже сказал: я делал это, чтобы меня уважали. Большинство моих римских приятелей состояли на военной или дипломатической службе, некоторые были достаточно богаты, чтобы не работать вообще. Для всего мира я был кутюрье — профессия респектабельная, но мало подходящая для человека моего круга. Мне не хотелось, чтобы часто ассоциирующуюся с ней чувствительность и душевную тонкость принимали за слабость. Почти на генетическом уровне я знал: меня следует принимать всерьез.

Кстати, о генетике: она была второй причиной моих многочисленных драк. Желание сразиться с соперником было у меня в крови. Мои предки с обеих сторон были воинами — степными кочевниками, монгольскими завоевателями, казаками, итальянскими крестоносцами. О том, что сегодняшние аристократы ведут свой род от средневековых рыцарей, часто забывают. А ведь титулы давались тем, кто отличился в бою, это через много лет их потомки станут помещиками и придворными. Мои предки доблестно сражались, и, думаю, тягу к поединкам я унаследовал от них на генетическом уровне.

Я не могу научно обосновать свою точку зрения, единственным подтверждением служит мое поведение в бою — то сверхъестественное спокойствие, которое снизошло на меня в самой первой моей драке с кедди[41] в Довиле и пребудет со мной в дальнейшем. Во время драки я всегда чувствовал, что поступаю правильно, так, как это было заранее предопределено. Я добивался успехов в жизни, только когда мыслил стратегически, когда каждый новый день становился для меня не промежуточным эпизодом, а сражением, которое нужно выиграть. Мое наследие, кровь предков, текущая в моих венах, всегда помогали мне преодолевать неудачи и вновь бросаться в схватку.

Еще одна причина моих драк носила более современный характер. Я посмотрел много вестернов, и у меня родилось ощущение, что настоящие мужчины выясняют отношения на кулаках. Позже в Голливуде я с удивлением обнаружил, что большинство актеров, исполнявших на экране роли воинственно настроенных персонажей, страдают теми же заблуждениями, что и я. Потасовок в Голливуде случалось больше, чем мне доводилось видеть где-либо еще, в них участвовали такие звезды, как Эррол Флинн и Джон Хьюстон[42]. Этот город жил фантазиями, которые сам же производил, в число их входил романтический codice di duello[43], и я ему неуклонно следовал.

«Где sarto? Где sarto?»

Ну почему они меня так называют? Я делал костюмы для крупнобюджетного итальянского фильма, название которого, к счастью, забыл, но все равно оставался всего лишь портным. «Где sarto?» — кричали они, бегая по съемочной площадке, и словно выливали на меня ушат холодной воды.

В это рискованное предприятие я ввязался благодаря герцогу Лаурино, элегантному мужчине из родовитой, но обедневшей семьи. Он работал ассистентом продюсера или что-то в этом роде. Как-то я встретил его в отеле «Эксельсиор» на виа Венето, где тогда любили проводить время люди из мира кино. «Кассини, — сказал он мне, — а почему бы тебе не начать делать костюмы для фильмов?»