От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - [152]
– Как будто предлагаемые смыслы можно постичь самим актом их присвоения! Сигнификация – это собственничество. Но ведь подразумеваемое (означающие) полностью опережает постигаемое (означаемые, референты). По традиции мы стремимся, ради всеотрицающего и всеподавляющего порядка, удовлетвориться постигаемым, апрориируемым, сигнифицируемым, с легкостью межсубъектно коммуницируемым, предсказуемым, контролируемым. Но при этом пропадают чисто телесные способы предположения, выражения, означивания, движения, произношения, всхлипывания: все это полное изобилие означающего, все это чрезмерное присутствие, все бессознательное, и вся арбитрарная природа знака. Другость – раскрепощает нас только узнавание, в редких случаях сопряженность чтения и письма, довершающая работу и творчество самого языка. Не двуединство. Читатели переписывают. Порой настолько, что придают социальную силу тому отсутствию, которое изначально им дано.
Значения – не на первом плане. Тело текста не строится вокруг референциальной оси. Значит, не утроено генитально? Если нет особо существенной «разрядки», то остается полиморфная игра языковых единиц. Генитальное устройство – монархично, миметично (семейные сходства). Лингвоцентризм, кажется, улавливает какие-то более исследовательские аспекты собственных эффектов, вне референциального контроля, вне родительского контроля, вне временных форм. Это не компенсация, и не ее первомодель: эго-броня.
Что коллективно в означающем как бессознательном – то не распыляется, не индивидуализируется, как значения в референции. Утрачено – из‐за комплекса кастрации, инцестуального доступа, элиминированного триумфом рыночных условий и системы родства, из‐за предписанного внешнего порядка означивания?
Как пришли мы к этим словам, к себе самим, к нашему уклоняющемуся сообществу – всего живого, во совместной плоти.
Сообществу единообразному, самодовлеющему, меркантилистскому, нежелающему разбиваться на сферы – противящемуся разделению труда (и иерархий), сопутствующему грамотности. Нет ли в этом инцестуальной ностальгии по безграмотности? Нет ли в этом полиморфического леттризма, движения к алфавиту, графеме, слогу, шифру, идеограмме, глоссе, корпусу?
Читатели воплощают тексты.
Телесный язык.
1977 Владимир Фещенко
Из «Квипрокво»
2001 Ольга Соколова
Ударь в меня, молния!
Автор книги Ян Пробштейн — известный переводчик поэзии, филолог и поэт. В своей книге он собрал статьи, посвященные разным периодам русской поэзии — от XIX до XXI века, от Тютчева и Фета до Шварц и Седаковой. Интересные эссе посвящены редко анализируемым поэтам XX века — Аркадию Штейнбергу, Сергею Петрову, Роальду Мандельштаму. Пробштейн исследует одновременно и форму, структуру стиха, и содержательный потенциал поэтического произведения, ему интересны и контекст создания стихотворения, и философия автора, и масштабы влияния поэта на своих современников и «наследников».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.