От былины до считалки - [57]

И даже в коротеньких частушках — а ведь их десятки тысяч! — зачины очень часто повторяются: «Я по бережку ходила…», «С неба звездочка упала… Только в моей коллекции я насчитал около двухсот разных частушек, начинающихся одинаково: «Я девчонка боевая…».

Но вернемся к нашей сказке.

Герой всегда одинаково вызывает своего волшебного коня — помощника: «Сивка-бурка, вещая каурка, стань передо мной, как лист перед травой!» Дальше опять можно говорить, почти не думая, не напрягая памяти: «Конь бежит — земля дрожит». А красоту царевны как изображают? Тоже известно: «Ни в сказке сказать, ни пером описать».

Потом рассказчику надо отметить, что прошло какое-то время, и он очень складно и красиво говорит: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается». Или: «Долго ли, коротко ли…».

Известно и как кончать сказку: «Я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Есть у тебя усы или нет, или вообще сказку

рассказывает женщина — не имеет значения. Концовка сказки раз и навсегда определена.

То же самое находим и в былинах. Если уж богатЫрь, например, седлает коня, то почти всегда об этом говорится одинаково:

Ай тут старый казак да Илья Муромец,

Стал добра коня он заседлывать;

На коня накладывает потничек,

А на потничек накладывает войлочек,

Потничек он клал да ведь шелковенький,

А на потничек подкладывает подпотничек,

На подпотничек седелко клал черкасское,

А черкасское седелышко недержано,

И подтягивал двенадцать подпругов шелковых,

И шпилёчикн он втягивал булатные,

А стремяночки покладывал булатные,

Пряжечки покладывал он красна золота,

Да не для красы-угожества —

Ради крепости своей богатырскоей:

Еще подпруги шелковы тянутся, да они не рвутся,

Да булат-железо гнется, не ломается,

Пряжечка-то красна золота,

Они мокнут, да не ржавеют.

Между прочим, и во многих сказках так же описывается седлание коня, только менее развернуто: «…взял черкасское седельце и подтянул на двенадцать подпруг шелковых. Шелк не трется, а булат не гнется, а золото в грязи не ржавеет». Чтобы показать быстроту, с какой скачет богатырь, певцы былин использовали формулу:

Только видели доброго молодца сядучи,

Как не видели добра молодца поедучи… —

то есть видели, как он садился, а как он ехал — уже не успели разглядеть.

Вежество (вежливость, воспитанность) героя всегда характеризуется одинаково:

Крест-то клал по-писаному,

Да поклоны-то вел по ученому…

Богатырь сражается с вражеским войском:

Где он ни пройдет — тут улица,

Г де ни повернется — проулочек,

Г де он ни станет — тут площадью.

Есть у былин и формула концовки: «То старина, то и деяние» или «Тут ему (называется имя богатыря. — В. Б.) и славу поют».

Даже в маленьких считалках встречаются устойчивые формулы: «Родион, поди вон», «Шишел, мышел, вышел», «Выбирай себе любого». Считалки разные, а концовки — одинаковые.

И зачины, и концовки, и повторяющиеся формулы в середине фольклорного произведения называются по-латыни loci communes (лоци коммунес), а по-русски — общие места, или типические места. И получается: чтобы рассказать сказку, исполнить песню или былину, не обязательно помнить ее всю. Какие- то фразы, формулы, то есть общие места, всем известны, они одинаковы если не для всех, то для многих сказок, песен, былин. По подсчетам П. Д. Ухова, общие места в былинах занимают от 20 до 80 % текста! Какая огромная экономия для памяти!

Определения (эпитеты) в фольклоре тоже, как правило, устойчивы. Девица— какая? Красная. Молодец — добрый, поле — чистое. Такие определения называются постоянными эпитетами. Их тоже нечего запоминать каждый раз отдельно. Какой волк в русских сказках? Всегда серый.

Но и это еще не все.

В эпитетах выражается отношение народа к персонажам произведений, его классовое чувство. Насильник — Идолище поганое; бояре — кособрюхие.

Бывают случаи, что эпитет вроде бы и не нужен, но оторвать его от определенного слова все равно невозможно.

Все правильно и понятно, когда исполнитель былины называет Калина-

царя собакой. Но так же величают его и свои:

Говорили татары таковы слова:

«Ай же ты, собака да наш Калин-царь!»

Больше того: Калин и сам себя не может назвать по-другому, как-нибудь повежливее. Вот послушайте, что он говорит Илье Муромцу:

Не служи-тко ты князю Владимиру,

Да служи-тко ты собаке царю Калину…

Это свойство эпитета — сохраняться без всяких изменений — помогло

ученым разгадать некоторые загадки фольклора.

Например, в былинах Алеша Попович иногда изображается иронически, часто ирония эта выглядит неуместной, потому что Алеша действительно богатырь и совершает настоящие воинские подвиги. Фольклористы уверены, что недоброжелательное отношение к Алеше возникло позднее, когда в народе утвердилась резко отрицательная оценка духовенства, церковников, попов. Алешино прозвище — Попович. Вот сказители стали прибавлять, используя известную поговорку: «Лешенька роду поповского, глаза у него завидущие, руки у него загребущие». А постоянный эпитет, характеризующий Алешу, — «смелый».

Эпитет донес до нас, как камень доносит очертания древнего растения, мысли и взгляды первых создателей и певцов былин.

Примерно то же самое произошло и с образом князя Владимира. Когда Илья Муромец привез в Киев Соловья Разбойника, он выглядит комически: от соловьиного свиста упал на карачки и вместе с княгиней и боярами ползает по двору. Да и в других былинах он нередко трусит, совершает некрасивые, неблагородные поступки: обижает Илью, не верит Илье, иногда даже сажает его в погреб. Но постоянный эпитет, который несмотря ни на что прикреплен к его имени, — «ласковый», «красное солнышко». Значит, первоначально в глазах народа образ Владимира, объединившего разрозненные княжества вокруг Киева, образ сильного князя был положительным. А в эпоху более позднюю, когда между князьями разгорелись бесконечные междоусобные войны, причинившие народу столько бедствий, отношение к княжеской власти, к князю изменилось, стало отрицательным. Поэтому и существует в былинах