От аншлага до «Аншлага» - [3]

В деревню мы приехали уже достаточно «разогретыми». Пока рабочие сцены ставили декорации, пока ждали зрителей, занимавшихся вечерней дойкой, кормлением скота и прочими неотложными домашними делами, мы успели еще несколько раз «добавить», благо самогона в деревнях в то время были озера, да цена у него была ненамного выше, чем у озерной воды. Короче говоря, к началу спектакля, а был он, кстати, о партизанах, наша молодежная группа была уже «готова». На сцене перед нами стояла задача коллективно возмущаться злодеяниями фашистов и клятвенно обещать отомстить им за все. Таких моментов было два: в начале спектакля и в конце, когда мы должны были склонить головы над погибшим товарищем. К слову, наши головы довольно сильно были склонены уже до начала спектакля. Кое-как отыграв первую сцену, мы вернулись за кулисы и еще несколько раз «подняли бокалы» за победу французской революции, за смычку села и города, за свободу искусства и за каждого члена Политбюро лично. А одним из популярнейших в ту пору лозунгов, как помните, был «Экономика должна быть экономной!» Поэтому дирекция театра тоже старалась на всем экономить. Двое «партизан» должны были играть еще и эсэсовцев, приводящих главного героя на казнь. Мы бросили на пальцах, и «честь» выйти на сцену в образах немецких солдат выпала мне и нынешнему директору театра «Христофор» Юрию Лесному. Приняв «на посошок» за победу германского оружия, мы с Юрием переоделись из ватников в серо-зеленые шинели, взяли деревянные автоматы и двинулись в сторону сцены. Но идти, как выяснилось, нам было очень трудно, практически невозможно, поэтому главный герой, а играл его артист Александр Мороз, подхватил нас под руки и повел на сцену. Так мы и вышли: партизан-разведчик и висящие на нем, чтобы не упасть, два эсэсовца. При этом мы корчили зверские рожи, изо всех сил стараясь показать, какие мы страшные фашисты. Не знаю, как у нас это получалось, но одна старушка, показывая на Лесного пальцем, заверещала:

— Ой, смотрите, ну точно наш Трофимыч у магазина!

На что Лесной, чтобы раз и навсегда отмежеваться от Трофимыча, на чистейшем немецком языке доложил главному гестаповцу:

— Битте… дритте! — имея в виду, что пленный, мол, доставлен. А затем, отвечая на удивленный взгляд Степана Степановича Берилло, народного артиста республики, игравшего штурмбанфюрера Шнитке, добавил:

— В смысле… Гитлер капут!

Но самое страшное нас ожидало дальше. Дело в том, что перед тем, как застрелить героя-партизана, злой Шнитке должен был попытаться склонить его к сотрудничеству с гестапо. А у нас-то уже не было сил стоять. Да и Морозу не легче, ведь «эсэсовцы» повисли на нем, как на поручнях троллейбуса… Наконец Степан Степанович достал из кобуры свой деревянный «Вальтер», мы с надеждой затаили дыхание, а помреж за кулисой поднял доску, чтобы лупанутъ ею по столу, изображая выстрел. В этот момент Сашка Мороз плюнул (по роли, конечно) прямо в рожу «гестаповцу» и попал в сидевшую в первом ряду старушку. Та стала материть героя на чем свет стоит, в зале поднялся жуткий шум, а мы… мы-то держимся из последних сил. Наконец, грохнул «выстрел». Но не таков наш герой, чтобы умереть, корчась с тихим стоном в муках. Автор дал ему огромный предсмертный монолог об исторической обреченности фашизма и о светлом будущем нашей родной Беларуси после гибели самого юноши. Ну, а о том, что у нас на все это не хватит сил, автор, видимо, даже не подозревал. И вот, наконец, Сашка произносит финальную фразу, Шнитке с мерзким хохотом еще раз «стреляет» в патриота — и вся наша троица падает, как подкошенная. Представляете, одним выстрелом — троих наповал! Мюнхгаузен, если бы видел, скис бы от зависти. Зритель ничего не понимает, Берилло растерян, убиенный партизан давится от смеха, рядом с ним в полном «отрубе» лежат эсэсовцы, а за кулисами стоит гомерический хохот, знаменующий победу белорусского духа над германским.

Тут Степан Степанович вспоминает о своей роли и громко командует:

— Зольдатен! Дас ист вставайт!

Лесной пытается встать на четвереньки, а я шепчу:

— Степан Степанович, не трогайте меня, я убит.

Но неумолимая сволочь Шнитке поворачивается к залу и, указывая на меня пальцем, патетически произносит:

— Этот зольдат не убит, дас ист ранен!

Спас меня только верный друг актера — занавес.

Женя Крыжановский

Хотя родня наша была разбросана по многим крупным городам Союза, чаще всего в гости ездили мы в Тулу. Причина банальная — она была ближе всех к Козельску. Я любил бывать в Туле, по сравнению с Козельском она казалась мне огромным мегаполисом и крупным культурным центром Европы. На зимние каникулы 1970 года я поехал в Тулу один, так как смог убедить родителей, что стал уже достаточно взрослым и самостоятельным, и поселился, как обычно, у своей двоюродной сестры. А она, кстати, была довольно уважаемым в городе человеком, потому что работала начальником отдела на телефонной станции. Телефон, как известно, с 1812 года и по сей день — один из главных дефицитов нашей жизни. Все причастные к его установке, особенно в те времена, были почти номенклатурой и пользовались нескрываемой любовью окружающих. Поэтому неудивительно, что у сестры дома всегда было полно пригласительных билетов и контрамарок на всевозможные культурно-зрелищные мероприятия. Благодаря этому в один из приездов я впервые смог увидеть на сцене живых иностранцев, попав на выступление венгерской рок-группы «Локомотив». Если учесть еще, что рок в ту пору был чуть ли не запрещенным видом искусства, то можно представить, с какой гордостью и чувством превосходства рассказывал я обо всем потом своим козельским друзьям.