От аншлага до «Аншлага» - [2]

Евгений Крыжановский

Женька Крыжановский

Появился я в стране в переломный для нее период, когда дедушки Сталина уже не было, а культ личности развенчать еще не успели. Возможно, момент рождения и предопределил особенность дальнейшей моей судьбы: балансировать всегда «между». Отец мой в ту пору служил в морской авиации, поэтому появление мое на свет произошло на берегу Черного моря, в городе Николаеве. К сожалению, о том, что я сын бравого моряка, я знаю только из рассказов родителей, потому что к тому моменту, когда я стал уже что-то понимать, моего отца благодаря очередной мирной инициативе Н. С. Хрущева, резко сократившего морскую авиацию, уже перевели в пехоту и «обули в сапоги», направив служить в Козельск Калужской области. Козельск знаменит тем, что хан Батый долго не мог его взять и положил у стен города тысячи своих воинов. Может, и до сих пор бы не взял, но в одной из близлежащих деревень нашелся предатель, который помог ему это сделать. Деревенька эта существует и по сей день и, возможно, с тех пор носит очень выразительное название — Дешевки, а ее бедные жители все это время несут тяжкий крест насмешек и издевательств, расплачиваясь за трусость своего земляка. Разумеется, мы, козельские мальчишки, тоже с презрением относились к сверстникам из Дешевок, будучи твердо уверенными, что ни жить, ни тем более родиться мы там не могли.

Надо сказать, что актерство во мне видимо, заложено генетически. Моя мама, Екатерина Григорьевна, с детских лет была великолепной артисткой у себя в деревне, а уже, будучи замужем, даже играла в самодеятельности нашего военного городка, за что была гоняема отцом, в ту пору молодым ревнивым лейтенантом. Заглянув однажды на репетицию, он «застукал» маму в «объятиях» театрального партнера. Не догнав мамы, папа набил морду режиссеру. На этом актерская карьера мамы закончилась.

Уже в ту пору проявилась моя любовь к юмористическим историям, но придумывал и травил их своим товарищам я не потому, что готовил себя к карьере артиста, у меня и в мыслях такого не было, а из-за мечты о море и желания подражать бывалым морским волкам. Видимо, начинали проявлять себя отцовские гены. Бредил я морем долго и серьезно, не исключено, что это было еще и проявлением тяги к романтике, противодействием унылой жизни в маленьком провинциальном городке. Я выучил почти наизусть словарь морских терминов, мог без запинки рассказать, чем отличаются грот-мачта от фок-мачты, а бушприт от стакселя и не стал бы искать гальюн на клотике. Неплохо владел я и азбукой Морзе. Но (а без «но» ничего в нашей жизни не бывает) для исполнения моей мечты о море всего этого оказалось недостаточно. Меня подвело мое плохое зрение. Еще в пятом классе мне прописали очки, но носил я их в основном в кармане, будучи готовым надеть на нос лишь в крайнем случае, например, если упаду в яму, чтобы увидеть, сколько еще осталось лететь. Медицинская комиссия в Лиепайском (Латвийская ССР) мореходном училище зажгла передо мной красный свет, постановив, что я не подхожу для флота не только в роли впередсмотрящего, но даже и радиста.

Немного погоревав, я решил, что так легко они от меня не отделаются, и начал готовиться к поступлению в Николаевский судостроительный институт. Желание попасть на море было у меня настолько сильным, что я даже легко смог заставить себя учить не любимые мной математику и черчение, хотя не забывал и любимые предметы: литературу, географию, историю и немецкий язык.

И вот тут-то случилась та самая поездка в Тулу…

Актерские байки делятся на те, с которыми можно выступать на сцене, те, которые можно рассказывать в компании, те, которые можно рассказывать только в очень узком кругу, и те, которые лучше никому не рассказывать. Возможно, некоторые отнесут именно к последней категории ту совершенно правдивую историю, с которой я хочу начать свой рассказ, так как выглядим мы с друзьями в ней далеко не лучшим образом. Ну, да ладно. Что было, то было…

В теперь уже далекие застойные годы, когда был я до неприличия молод и работал в академическом театре им. Янки Купалы, было принято регулярно давать так называемые выездные спектакли для сельских жителей. Группа артистов вместе с декорациями и костюмами загружалась в маленький автобусик и по тряским дорогам ехала в какой-нибудь дальний колхоз, чтобы за 300 рублей (на всех!) сыграть никому не нужный спектакль. Зрители, как правило, такие выездные «халтуры» своим вниманием особо не жаловали. Да и кому захочется смотреть дурацкую «залепуху» о нашей счастливой жизни, если дома работы по горло, поэтому в зале обычно сидели только несколько старушек, куча детей да шумливая компания пьяных бездельников.

Естественно, в таких условиях артисты тоже не очень-то стремились выдавать «на-гора» свой талант. Правда, это справедливо в основном для нашего «потерянного» поколения, что касается «зубров» белорусского театра: Стефании Станюты, Павла Кормунина, Галины Макаровой, Николая Еременко и др., то они всегда выкладывались «на всю катушку».

Так вот, поехали мы однажды на очередную такую «гастроль». Дорога предстояла долгая, поэтому расположившиеся на передних сиденьях актеры старшего поколения пытались вздремнуть, читали или вязали. Мы же, молодежь, устроили на задних сиденьях небольшую пирушку, тем более что и повод нашелся — День Парижской коммуны.