От Альп до Гималаев - [24]

— Есть! — ответил я радостно. — Я сам неплохо стреляю, и Сильвио тоже большой любитель этого вида спорта. Только он не посмел записаться в братство.

— Но речь сейчас не о том, — строго сказал ректор. — По­чему Сильвио пишет тебе по-литовски? Разве ты забыл слова Христа: «Кто приходит ко мне и не питает ненависти к своему отцу, матери, братьям, сестрам и даже к своей жизни, тот не может быть моим учеником». Служа церкви, необходимо отречься не только от своих родных, но и от своего языка. Кто не сделал этого да еще учит другого своему языку, тот грешит. В отпущение твоего прегрешения предашься в часов­не размышлениям над словами святого Августина: «Roma locuta, canza finite»[17].

Я преклонил колено и поцеловал руку ректора. Затем поднялся и, боясь, как бы он меня еще в чем-нибудь не обви­нил, быстро ушел. Прибежав в читальню, я отыскал Сильвио:

— Ты знаешь, какую кашу заварил своими записками? — гневно набросился я на него. — Чуть было не погубил брат­ство святого Христофора.

Сильвио округлил глаза и молчал.

— Зачем тебе понадобилось посылать мне записку, вдоба­вок по-литовски? Ты что, с ума сошел?

— Я только хотел порадовать тебя, - ответил Сильвио, — ты так любишь родной язык.

— Любить — это грех, понимаешь? Монах, если что и лю­бит, должен от этого отказаться. Так сказал ректор. Кого ты просил передать записку?

— Никого! Я вложил ее в учебник греческого языка.

— Где он?

Сильвио вынул из стола книгу и стал ее листать. Записки в ней, конечно, не оказалось. Сильвио с виноватым видом опустил глаза.

— Скорее всего ее забрал духовник, - тихо промолвил он, — просматривал, вероятно, книжки и... забрал. Он по но­чам проверяет ящики столов.

— За эту записку на меня наложено покаяние.

— Меня ждет то же самое, - печально продолжал Сильвио.

— Конечно. Кайся, раз ты такой ротозей.

А про себя подумал: «Хорошо, что никто не знает о моих мыслях, а то выгнали бы из семинарии за ересь».

15

На первых тренировках по стрельбе у нас был только один револьвер. Позднее ректор одолжил нам вто­рой, затем каждому подарили по револьверу быв­шие миссионеры. Мы упорно тренировались. В чина­ровой роще, где было оборудовано стрельбище, то и дело раздавались выстрелы. Приходил пострелять и сам рек­тор. Случалось, что стрелки забывали про обедню и даже про вечерние моления. Но никто нас за это не бранил — честь се­минарии была превыше всего.

Отобрали пять лучших стрелков, в том числе меня и Силь­вио. У него от природы был меткий глаз, но все же я частень­ко выбивал больше очков и очень гордился этим.

Когда наступил день соревнований, мы направились в по­мещение городской спортивной федерации. Здесь собрались также стрелки из фашистской организации «Молния». Многие из них были в полной военной форме: зеленые мундиры, ак­сельбанты, на рукавах знаки отличия. У каждого на поясе была кобура с револьвером. Мы же свое оружие прятали в карманах ряс.

Посмотреть на соревнование пришли горожане, особенно много было молодежи. Сенсация! Монахи будут соревновать­ся с фашистами. Мы были преисполнены чувства огромной ответственности.

Нас поставили перед мишенями. Я молил святого Хри­стофора помочь мне победить и заметил, что мои товарищи тоже поглядывают на небо.

По команде судьи мы вынули револьверы, зарядили их и прицелились. Прозвучали выстрелы, залп следовал за зал­пом. Судьи объявили результаты по первому упражнению. Оказалось, что лучше всех стрелял Сильвио. Вторым был я, но в целом лучше стреляли фашисты. По второму упражне­нию результаты были равные, но у нашей команды были не­которые преимущества. Победа была присуждена нам. Про­игравшие пытались протестовать, они не могли примириться с тем, что какие-то монахи стреляют лучше их, фашистов. Но судьи утвердили результат в нашу пользу.

Нас окружили зрители, которые на радостях стали даже нас качать. Вокруг только и раздавалось: «Saluto! Saluto!» Когда мы вернулись в монастырь, нас пригласил к себе рек­тор. Он поздравил команду и сказал:

— Молодость и бог - вот источник сил. Поэтому вы и вырвали победу. Пусть ваш пример поможет привлечь боль­ше душ на сторону истинного бога, — ректор обратился к нам с Сильвио: — Мне звонили из муниципалитета. Сам мэр Касола просил разрешения зачислить вас в команду „Молнии". Я дал согласие - с мнением начальства следует считаться.

— А как же с занятиями? — спросил я с некоторым удив­лением.

— И с молениями? — добавил Сильвио.

— Занятия в федерации будут проводиться после обеда, — объяснил нам ректор. — Учебе это не помешает. А от вечерних молений я вас освобожу. Ваши спортивные победы также послужат во славу господа. Ваше участие в «Молнии» придаст популярность нашей конгрегации.

Мы стали посещать совместные тренировки по стрельбе. Было непривычно, что мы одни, без сопровождающих, можем идти в город. Непривычными были также уличный шум и людской поток, которые даже слегка пугали нас. На стрельби­ще мы чувствовали себя менее скованными.

Я стал замечать, что на нас часто погладывает тренирую­щаяся вблизи теннисистка. Худощавая, темноволосая, с мило­видным личиком. Я старался не смотреть в ее сторону, зная, что „всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем". Но глаза сами отыскивали ее и следили за тем, как виртуозно она отби­вает мячи.