От Аллегро до Аданте - [2]

Решетки, снег, унылый вечер,

Извозчик, легкий стук копыт,

И чей-то веер, чьи-то плечи,

И кто-то речи говорит.

И кто-то нес цветы к надгробью,

А кто-то воздрузил плиту,

А кто-то смотрит изподлобья

На человечью суету.

А я опять в унылый вечер

Иду ссутулившись к реке,

Хоть не назначены там встречи,

И нет убийцы в парике.

Смотрю на смуглые решетки,

Сквозь ночь мне слышен стук копыт,

И рвется хриплый стон из глотки,

И сердце горестью свербит.

***

Мне все время это чудится,

Просто грех,

В фонарях беззвучных улица,

Черный снег,

Я листок спешу дописывать,

Рассветет

И в то утро очень чистое

Жизнь пройдет.

Будет речка не замершая

Чуть журчать,

Будет эхо меня прошлое

Окликать,

Распахнет рубаху доктор мне

На груди,

И привидится кошмар во сне —

Разбуди.

Не добудишься теперь меня,

Просто грех,

Переулками заблудишься,

Просто смех,

Фонари в беззвучных улицах

Отгорят,

Речки Черные запрудятся,

Отжурчат.

***

Я лабиринтом улиц ранним утром

Пройду и выйду к месту,

Где дуэль

Должна свершится.

Я – усталый Уллис,

И стих мой – на подверстку нонпарель.

Я выйду и замру между акаций,

Дождусь, когда пролетка подойдет.

Увижу все,

Но не смогу вмешаться,

И смерть меж мной

На землю упадет.

И будет так стонать она,

Как будто

Самоубийством разрешилась смерть,

И будет черным

И кровавым утро,

А тень акаций хлещет, словно плеть.

***

Мне кажется, что я опять в Москве,

Из под машины выскочил счастливо.

Нет, я сижу тихонько на траве

В каком-то парке в центре Тель-Авива.

Никто не смотрит хищно на меня,

Никто не просит закурить и денег.

И даже пламя вечного огня

Не бьется у заплеванных ступенек.

Не громыхает хиленький трамвай

С нашлепками о «баунти» и «марсе»

И никакой прохожий негодяй

Не рассуждает о рабочем классе.

Никто про перестройку не гундит,

Никто не вспоминает время путча.

И то, что человек в траве сидит,

Ничье самосознание не мучит.

Все порвано давно. Закрыт хешбон,

Я к «должности» олима привыкаю.

Здесь мне не скажут: убирайся вон!

В очередях меня не затолкают.

Символик нет, хоть символ – вся страна

И нет плакатов с текстом дебилизма,

А вот детьми исписана стена,

Но в надписях не славится Отчизна.

В их тексте больше слово sex видно,

А может быть, чего-нибудь похуже...

Зато не хлещут горькое вино

И меж собой так трогательно дружат.

Они горды ТАК Родиной своей,

Своей такой малюсенькой страною,

И так они похожи на людей,

Что я, порой, от зависти к ним вою.

И зависть эта вовсе не во грех,

Я вою лишь о том, что был закован,

Что я среди ребяческих утех

Не замечал насколько обворован.

Что я кричал: Москва, моя, Москва!

И слал привет кремлевским воротилам...

Москва. Москва... Я убежал едва,

Что бы дожить умеренно счастливым.

Что б на траве тихонько посидеть,

Ничей покой при том не потревожить,

Что бы чуток под старость по умнеет,

Порадовать детей счастливой рожей.

И, если вспыхнет в памяти Москва,

Которую покинул торопливо,

Вмиг успокоят воздух и трава

В каком-то парке в центре Тель-Авива.

***

Не поют золотые трубы,

Имя Дьявола шепчут губы,

Нету сил назад возвратиться,

Светлогорск – моя заграница.

Я не смог бы там жить счастливо,

Не осмыслить мне Тель-Авива,

Мне в еврея не воплотиться,

Черняховск – моя заграница.

Средиземное море где-то

Ворожит на прекрасный берег,

Ну а песня моя допета,

И никто мне уже не верит.

Ну а песня моя устало,

В немоту до-ре-ми нисходит,

Словно день в тишину провала,

Где проклятые черти бродят.

И не та уже в жилах сила,

Не забыть бы зайти в больницу,

За границей, конечно, мило,

Ну, а как перейти границу?

Как пройти мне любви таможню?

Кто откроет для сердца визу?

Что мне можно, а что не можно?

И чего я опять не вижу?

Сто вопросов и нет ответов,

Не забыть бы зайти в больницу.

Вы пришлите мне сто приветов

В Светлогорскую заграницу.

Средиземное море тихо,

Потревожит покой прибоем,

Да, в России сегодня лихо

Для того, кто Россией болен.

Да в России опять морозы,

И кого-то опять убили,

И уныло стоят березы,

Те, которые не срубили.

Да, на Балтике море хуже

И студенней, чем в Тель-Авиве,

И народ тут не так уж дружен,

И тоску избывает в пиве.

И вдобавок, шальные цены

И правители – вурдалаки,

Кровью залиты Храмов стены,

Воют брошенные собаки.

Не поют золотые трубы.

И пора бы давно проститься.

Почему нас совсем не любит

Светлогорская заграница? 

***

Старик – еврей играет на баяне,

Коробка рядом с мелочью стоит.

Старик играет. А на заднем плане

Весь Израиль обыденно гудит.

Старик недавно въехал из Одессы.

Профессор и немного музыкант.

Играет он заученные пьесы

И жалким агора наивно рад.

Старик не знает местного наречья,

Он тут недавно _ тчо ему иврит.

Немеют от баяна его плечи,

И мучит в пальцах рук его артрит.

Он доиграет слабенькую пьесу,

Пойдет тихонько в ближний магазин...

А вечером он вспомнит «за Одессу»

И жалобно вздохнет старик – олим. 

***

Россия вновь в огне,

А я ее покинул,

Мне надоели ваучеры там.

Россия снов во мне,

Ее я не отринул,

В душе навечно

Всероссийский гам.

В душе навечно

Всероссийский холод,

И площадей, встревоженных, набат,

И бесконечный наш российский голод,

В котором наш народ не виноват.

Я вижу все. Я даже вижу плахи,

На площадях

И палачей при них.