От Аллегро до Аданте - [4]

Я этих слов никак не разберу.

Прислушаюсь – дождя унылый шелест,

Гудит ручей, как бубен на ветру,

И мокрыми ветвями машут ели.

1962г. 

***

Отгорает костер...

Все поленья давно прогорели

Лишь одно еще тлеет

И искорки мечет во тьму.

Отгорает костер...

Круг золы незаметно светлеет,

Превращается в саван

Прощальной одеждой ему.

По полену последнему

Прыгают желтые змеи,

Скачут синие искры,

Пушистый настил шевеля.

А потом и они

Подменяются пеплом

И слышно,

Как копается ветер

В беспомощном прахе огня.

1962 г.

***

Спасибо, что не пишешь.

Как подарок

Безмолвное признанье в нелюбви.

Скорей бы отгорел и тот огарок,

Что чувства в заключенье берегли.

Слезами воск стечет,

Фитиль устало дрогнет,

Огонь сорвется с кончика его...

Тюрьма еще не так людей хоронит,

Я часть отдал, хотела же – всего.

Спасибо, что не пишешь.

Разлюбила?

Давно, конечно, надо разлюбить.

Все это было, многократно было,

И ты меня не сможешь удивить.

Слезами воск стечет,

Фитиль устало дрогнет,

Огонь сорвется с кончика его...

Судьба еще не так людей хоронит,

Я часть отдал, хотела же – всего.

И все-таки спасибо, Что не пишешь,

Не продолжаешь тягостный обман.

Как хорошо, что ты меня не слышишь,

Что все ушло в болотистый туман. 

***

Вновь в дорогу

Рок меня мой гонит.

Надоел и сам себе, и всем.

Унесут растерянные кони

Панцырь мой,

Мой меч,

Кинжал и шлем.

Без доспехов,

Со стихом и скрипкой

В мир пойду

Под рубищем шута,

С навсегда прикленной улыбкой

На обрывке старого холста. 

***

Последней сигаретой не накуришься,

Как не напьешься последним глотком,

На прощанье не нацелуешься

Пароходным разъят гудком.

Пароходным ли? Паровозным ли?

ТУ взлетает – дрожит бетон.

Закричит ямщик: «Эй, залетные!»

Задрожит, как конь, мой вагон.

Не накуришься, не налюбишься,

Что потеряно – не найдешь.

Может где-нибудь окочуришься,

Только прошлого не вернешь.

***

Не верьте, Магдалина, во Христа,

Ему четыре шага до креста.

Я тоже был распят, но не совсем,

Не до конца, а только лишь на год,

А жизнь с тех пор пошла наоборот:

Я стал амебой – только пью и ем.

Лишь по ночам приходят мысли о любви,

Лишь по ночам нещадно давит стыд.

Пью анальгин, и совесть не болит,

И не пылают Храмы на крови.

Я не похож на вещего Христа,

До точки я дошел, не до креста.

Быть может не хватает Магдалины,

Чтоб опять взвалить на спину крест,

И никого похожего на окрест,

Лишь пьяница бренчит на магдалине.

Поверьте, Магдалина, во Христа,

Ему четыре шага до креста.

***

Я к животным неравнодушен,

В каждом сам себя нахожу:

Как котенок, я непослушен,

И, как пес, за кусок служу.

Как сайгак, я гоним по полю,

И, как заяц, насторожен,

Заключен, как орел, в неволю,

И, как лошадь, порабощен.

Взбрыкнусь было лихим мустангом,

Но не терпит судьба коня,

И возложит заботы разом,

Как на буйвола, на меня.

Как осел, я тащу упорно

Непосильных обрядов груз,

Сердце мышки испугом полно,

А в глазах, как у волка, грусть.

На запрет, на флажки, напрасно

Я пытаюсь прорвать свой бег,

И от этих нагрузок страшных

Я страдаю, как человек.

Но когда я увижу даму,

То готов кем угодно быть,

И за самкой драной самой

И бежать, и лететь, и плыть.

От удачи, павлин безмозглый,

Начинаю обалдевать,

И святые слова, как розы,

Под копыта ее ронять.

Как глухарь, я не слышу шорох

И не вижу стволов ружья...

Остается лишь перьев ворох

От возлюбленного соловья.

Ей на веер, на опахало,

Или стол подмести крылом,

Слишком часто в любви бывало

Так со мной и любым орлом.

На запрет, на флажки, напрасно

Я пытаюсь прорвать свой бег,

И стреляет в меня бесстрастно

Не животное – человек.

***

Ю. Никулину.

Слон за решеткой

Олень за решеткой,

Пьяница палкой тычет в орла,

Пахнет в проходах блевотой и водкой,

Где-то кукушка в часах умерла.

Ласковый запах навоза и сена

Не перебьет запах многих блевот.

Зрители – звери, а площадь – арена,

В этом зверинце все наоборот.

Лев, словно Брежнев, нахмуривший брови,

Вьется пантера, как юный гимнаст...

Кровью пропахли кабины неволи,

Множество боли, смешение каст.

Шаркают люди в буфете ногами,

Сдачу не дал продавец-обормот.

В ад пропускают не только с грехами,

В этом зверинце все наоборот.

Лама печально ресницы воздела,

Горб вяло тащит губастый верблюд.

И в отраженье мартышек умело

Люди веселые смрачно плюют.

Сунут им бритву – лихая потеха,

Кровью прольется зверинца кошмар!

Все подходяще для хищного смеха,

Все продается за денег навар.

Есть одиночки, есть общие клетки,

Фауну тут на любой вкус и цвет.

В клетки отдельной

Животные-детки,

К ним на просмотр отдельный билет.

Рядом они:

И тигренок, и мишка,

Маленький волк рядом с маленьким львом;

Смотрит на нас удрученно мартышка,

Зебра прикинулась старым ослом.

В клетке под надписью «Очень опасен!»

Прутья двойные и бронестекло.

Взглянем туда:

Видно в зеркале ясно

Наше, почти обезьянье, чело.

Вон на табличке, конкретно, читайте:

«В клетке сидит самый яростный зверь!»

Ночью жену вы теперь не ласкайте,

Зверя рождать не прилично теперь.

Лучше пройдите в террариум, к гадам,

Где легкой струйкой змея истекла,

Где дышит кобра запасливым ядом,

Где крокодил смотрит из-за стекла.

Злобы они ни к кому не питают,

Яд для защиты природа дала,

Переползают и в кустиках тают,