Освященный храм - [11]

— Здравствуй, здравствуй, капитан! Спасибо, что не забыл нашей встречи в госпитале, приехал. Теперь моя жизнь пойдет веселее. Как устроился?

— Это я вас должен благодарить, что разрешили жить. У вас так хорошо, что кажется, я всю жизнь мечтал о таком жилье.

— Ну и слава богу! Живи в радость. Все-таки выбрал кухню? Смотри, как тебе удобнее. Но на зиму — в дом! Не будем две печи палить: у нас тут с топливом ой как трудно!

— Надо бы на учет стать.

— За этим дело не станет. Значит, решил остаться на жительство? Что же, будем с тобой строить новую жизнь. Ведь это и у меня перемены. Так что нам с тобой надобно ужиться. Завтра утром пойдем до Яшки в сельсовет и оформим твое местожительство.

После чая вышли во двор, уселись на скамью, и потекла у них беседа на разные житейские темы. Федос Иванович похвалил Андрея:

— Умеешь сам себя обслуживать. Это хорошо. Я тоже привык все сам делать. Но ты еще молодой, и тебе надо обзаводиться семьей. Походи по селу, присмотри себе молодуху, да и в дом ее. Для такого дела отдам тебе дом.

Андрей засмеялся:

— Если правду сказать, то есть у меня молодица — красна девица. Вот посмотрю, как проявится моя болезнь.

— На болезнь не обращай внимания: живи! Живи и радуйся!

Оленич стал расспрашивать о Латове, о Гавриле, старшем сыне Чибиса. Но старик не стал рассказывать историю сына. Нахмурясь, посоветовал:

— Поживешь, сам разберешься в этом. Только скажу тебе, что хоть много неприятностей приносит Борис, но в душе я его люблю. И есть за что. — Заторопился, поднялся со скамьи старик, потирая поясницу и позевывая. — На ночлег, Андрей, пора. Завтра с утра в сельсовет пойдем до Якова Пастушенко, да и ехать мне к отаре нужно бы пораньше.

Старик пошел в дом и, не зажигая огня, улегся в постель в потемках, а Оленич, лежа на кровати, долго читал книжку без обложки, найденную в старом одежном шкафу.

Никак не удавалось Оленичу уснуть, только перед рассветом задремал, но словно кто-то окликнул его, и он подхватился. Как ни рано он вышел во двор заняться гимнастикой и умыться, а дядька Федос уже был на ногах. Вскоре хозяин позвал Андрея под абрикосовое дерево к маленькому столику:

— Вчера ты меня угощал, сегодня я тебя. Пожалуй, Андрей, к столу.

На сковороде шипела яичница на сале, кувшин молока да кусок холодной баранины. Андрей вожделенно поглядывал на стол.

После завтрака они пошли в сельский Совет.

Дверь в кабинет председателя была полуоткрыта, и Чибис с Оленичем видели, что там уже есть люди. Она о чем-то живо говорили, даже вроде бы спорили. Вначале Андрей не прислушивался к разговору, но еще не мог воспринимать все так, как воспринимает местный житель. Дядька Федос даже приблизился к двери, чтобы лучше слышать. Чибис, поманив Андрея пальцем, стал ему объяснять, кто находится в кабинете:

— Вот тот за столом, круглолицый, розовощекий, который лениво сидит в кресле, — это и есть наш голова, Яшка Пастушенко. А вот тот, лысый, с приплюснутым, как у совы, носом — директор школы Лука Лукич. Он здесь вроде поп на селе — старается всех приноровить к себе, к своим понятиям. А тот военный — это Отаров, начальник пограничной заставы. Сама застава в Тепломорске, но тут он бывает часто. Все хочет ребят наших приучить к военному делу, а Лука Лукич — ни в какую. Говорит, учить юношей владеть оружием — это значит пропагандировать войну, что запрещено законом.

— Погодите, погодите! — повысил голос Васько. Подошел к столу председателя, оперся обеими руками и назидательным тоном, точно с трибуны начал говорить: — Что такое школа? Учебное заведение. Оно призвано дать детям всесторонние знания, которые пригодятся им на протяжении всей жизни. И знания все эти — созидательные. Школа воспитывает и развивает творческие способности подрастающего поколения. А что вы предлагаете, товарищ майор? Во-е-ни-за-ци-ю! Созидание и наука разрушения? Согласитесь, это противоположные поприща!

Но пограничник не среагировал на эмоциональный подъем Васько и спокойно ответил:

— Ты не прав, и как директор, и как человек. Юноши обязаны служить в армии.

— Не отрицаю. Защита Отечества, как говорится, — священный долг каждого! — выпалил, точно школьник, Васько, но в его голосе была нотка насмешки.

— Кто же должен готовить их к защите?

И все тем же насмешливым тоном Васько ответил:

— Армия. Для обучения владению оружием их и призывают на службу.

— Но они первичную подготовку должны пройти дома.

— Пусть военкомат занимается.

— Это правильно. Но вы шефствуете над заставой, застава над школой, а у нас нет настоящей дружбы. Ваша школа не дала за последние пять лет ни одного рядового пограничника, я уж не говорю об офицерах. Только потому, что лично ты, Лука Лукич, против наук военных.

Пастушенко откинулся на спинку кресла и похлопал ладонью по столу:

— Товарищи, товарищи! И школа, и служба в армии — наше общее дело. И тот, кто не заботится о грамотной, крепкой армии, тот помогает войне. А вот это действительно запрещается.

— Ну, знаешь, Яков! Ты все-таки осторожнее с ярлыками и выводами. Хотя грамотишка у тебя слабенькая, но понимать же ты обязан, что сейчас нужнее народному хозяйству — хороший инженер или вооруженный до зубов солдат?