Освященный храм - [10]

После встречи с Хензелем Дремлюга совсем упал духом и решил, что жизнь его кончена. Шварц уловил этот момент и предстал перед ним в образе друга и коллеги, взял и повел Глеба в ту камеру, где проводились пытки:

— Твое дело фотографировать. Понял?

— Понял.

Но Дремлюга еще не знал, что будет фотографировать, и на первом же допросе двух партийцев он сам потерял сознание. Он знал этих двух коммунистов, когда-то, даже фотографировал для районной газеты. И вот лицом к лицу — это до ужаса страшно! Это уже и не стыдно, а на грани смерти. А Крыж-Шварц поучал: «Ты возьми себя в руки, смелее на все смотри. Хензель не любит слюнтяев, сразу под расстрел…»

Дремлюга старался. Он назвал всех активистов, всех передовиков, кого знал, присутствовал при их казни. И даже фотографировал. Карточки он давал Крыжу, а Крыж Хензелю. Снимал Дремлюга и расстрел матери с дочерью Чибисов. Тот новогодний рассвет настолько потряс бедного фотографа, что он даже снимки долго не мог сделать. Только через месяц принес фотографии. И потом куда-то исчез…

О том, что Крыж, то есть Шварц, самолично расстреливал Марию Никитичну и ее дочь Оксану, никто не знал, кроме Дремлюги. А если у него сохранились фотографии? Или негативы? Материал и аппарат были немецкие, долговечные. Крыж вспомнил, что Дремлюга снимал в то утро все подряд, как автомат, как слепой — наугад. Был момент, когда Крыж, освещенный восходящим солнцем, рассматривал женский гребень. Этот гребень он вытащил из прекрасных кос девушки, которая презрела его любовные домогания. Даже Хензель, посмотрев на карточку, сказал:

— Так американские индейцы любуются скальпами белых.

Когда Дремлюга пропал, Крыж съездил к нему домой, но мать сказала, что после того, как Перечмыхи увезли сына, она его не видела. В отряде решили, что его убили партизаны за предательство. Дремлюга был человеком неосторожным, поэтому подстеречь его не составляло труда. И на нем поставили крест. О, если бы Крыж хоть на миг усомнился бы в этом, то обязательно разыскал бы своего «летописца» и повесил бы на первом же суку.

Выходит, хочешь не хочешь, а ехать в Тепломорск совершенно необходимо, и чем быстрее, тем лучше. Но и ехать опасно: Феногена Крыжа там тоже знали как приемщика кож в заготконторе. А может статься, что кто-то видел и палача Шварца из отряда карателей. Узнать одно и то же лицо — нетрудно. Разве только шрам помешает. За шрам, подумал Крыж, вроде бы и поблагодарить надо Оленича — такая маскировка! Но чувство мести — неугасимо. И он никогда не примирится с тем, что капитан ходит по земле живой.

Нет, необходим Эдик. Другого выхода нет. Надо попытаться вернуть его сочувствие и расположение. Он легко сделает главное — забрать фотоматериалы. А на слова Дремлюги могут и не обратить внимания: выжил из ума в своей пещере. И кроме всего, для сына безопасно. Никакого риска — только забрать фотоматериалы тех лет.

Крыж, не откладывая в долгий ящик своего решения, пошел на почтамт и позвонил Эдику на квартиру. Но сын не выказал особой радости, услышав голос родителя. Крыж сделал вид, что не заметил этого, лишь подумал — все же подлая и мелкая душонка в нем.

— Хорошо, что ты дома, — мягко сказал отец. — Ты мне нужен до зарезу.

— Хочешь все же дорезать? В парке не удалось…

— Замолчи! Как ты мог такое подумать?! — Только теперь Крыж понял, чего Эдик испугался: «Он подумал, что я хочу убрать его!» — Да я скорее от ценностей откажусь. Ах, дурашка, дурашка! Как ты мог подумать! Давай встретимся, я тебе все открою. Все, без утайки. И ты увидишь, как я дорожу тобой.

И в эти минуты Крыж искренне верил, что любит своего сына, что готов пожертвовать всем ради его счастья.

— Единственная просьба: съездить в Тепломорск и забрать материалы. И я отдам тебе половину всего, что имею. И живи как знаешь. Когда ты сможешь поехать туда?

— Я совсем не собирался ехать туда и искать этого вонючего хорька! Вообще, ты сильно остудил мою веру в тебя.

— Жаль! Но ты сделай еще одно усилие и поверь — не пожалеешь никогда. Как твои успехи?

— Я не жалуюсь. Портрет Криницкой дали на обложку журнала. Потрясающий резонанс был! Премию присудили. Успех!

— Поздравляю… Но ты все же должен почувствовать в руках приятную тяжесть благородного металла… Когда сможешь поехать в гости к своему коллеге?

И после длительного молчания Эдик сказал:

— Позвони через недельку. У меня тут срочное задание.

— Надо быстрее.

— Не подгоняй.

— Эдик, а где тот гребешок?

— Заложил. Оказывается, вещь стоящая.

— Но ты помни, что он с чьей-то головы. И его могут опознать.

— Ха-ха! За моей спиной ты не спрячешься. И не держи этого в голове: я не дам себя так запросто загадить.

— Опять ты показываешь свою незрелость… Ладно. Я позвоню.

Эдик молча повесил трубку.

«Что-то несерьезное было в разговоре с сыном, — размышлял Крыж. — Эдик колеблется. Но я ведь честно отношусь к нему! Неужели он лукавит? Ему тоже вроде бы не с руки. Какой смысл?..»

6

Вечером, когда Андрей сидел на скамейке возле порога своего нового жилища, послышался стук колес и около ворот остановилась подвода. С нее, кряхтя, слез хозяин двора — Федос Иванович. Оленич поднялся ему навстречу.