Освобождение животных - [41]
и жестокие судьбы не коснуться нас». Историк Мишле, казалось, верил, что мы не
можем жить без убийства.
Другим, кто признает утешение грехом в том, что мы не можем жить без того, чтобы не
убивать, был Артур Шопенгауэр. Шопенгауэр оказал большое влияние на процесс
проникновения восточных идей на запад и в нескольких пассажах он показал
контрасты между «отвратительным» отношением к животным, преобладающем в
западной философии и религии с таковыми в буддийской и индуистской сфере. Его
стиль изложения и полемики — острый, презрительный, насмешливый со множеством
острого критицизма западных позиций — звучит вполне современно даже сегодня.
После ряда обычных острых пассажей, Шопенгауэр быстро сосредотачивается на
вопросе убийства ради пищи. Он приходит к отрицанию, что человечество способно
жить и выжить без убийства для питания (он прекрасно знаком с ситуацией в Индии в
этом отношении), но свое мнение он провозглашает так: «Без животной пищи в
условиях Севера человеческая раса не сможет даже существовать». Хотя Шопенгауэр и
не ставит исходным пунктом вопрос о географических различиях, он добавляет, что
смерть животного должна быть выполнена как можно более «легким способом», при
помощи хлороформа.
Даже Бентам, ясно изложивший необходимость расширения прав существ
нечеловеческого происхождения, закончил изложение своей точки зрения так:
«...имеется очень хорошее объяснение, почему мы причиняем им страдания, потребляя
их в пищу, поскольку нам нравится есть; мы делаем лучше для них и никогда не делаем
хуже. Они не имеют этого длинного затяжного периода предчувствия и ожидания
будущей нищеты и несчастий, который мы имеем. Они обычно страдают и умирают на
наших руках и всегда как можно быстрее и посредством способа, причиняющего
наименьшую боль, чем тот, который неизбежно ожидал бы их, находись они в
природных условиях».
Как бы тщательно не прорабатывались теоретические возможности малоболезненного
убийства, массовые убийства животных для питания не будут и никогда не были
малоболезненными. Когда Шопенгауэр и Бентам писали свои труды, забой животных
был еще более ужасающим делом, чем сегодня. Животных принуждали покрывать
большие расстояния пешим прогоном, направляясь на бойню погонщиками,
заинтересованными лишь в том, чтобы закончить перегон как можно скорее. Стадо
может провести в пути два или три дня, пока попадет на забойный двор, находясь это
время без пищи и, возможно, без воды; затем они будут зарезаны варварскими
методами без каких либо форм предварительного оглушения. Несмотря на
патетические слова Бентама, они после пережидания в загоне войдут в забойный двор и
ощутят обонянием запах крови их товарищей.
Вильям Пэли, так же, как и Дарвин, придерживался по отношению к животным
нравственной позиции ранних поколений, хотя он и снес интеллектуальные
фундаменты этих позиций. Он продолжал обедать мясом тех самых существ, которые,
как он говорил, были наделены талантами и способностями любви, памяти,
любознательности и симпатии друг к другу. И он отказался подписать петицию,
обращенную RSPCA (Королевское общество по предотвращению жестокого обращения
с животными) в прессу о законодательном контроле над экспериментами на животных.
Его последователи сошли с избранного ими пути, заявив, что хотя человек и является
частью природы и происходит от животных, это не дает оснований для пересмотра и
изменения его статуса. Отвечая на обвинение, что идеи Дарвина подрывают
достоинство человека, наибольший защитник Дарвина Томас Гексли сказал: «Нет
никого более убежденного, чем я, что громадная пропасть между цивилизованным
человеком и животными... наша почтительность и благодарность за благородство
человечества не будет уменьшаться от знания того, что человек по своему составу и
структуре — одно из животных...»
Здесь мы более ясно видим идеологическую природу обоснования и оправдания
использования нами животных. Это очерчивает отличительную характеристику
идеологии, задача которой противодействовать опровержению. Если из-под этой
идеологической позиции фундаменты были выбиты, то новые фундаменты должны
были быть найдены, иначе идеологическая позиция окажется в подвешенном
состоянии, бросая вызов логическому эквиваленту законов земного тяготения. В
данном случае относительно позиции отношения к животным, то, по-видимому,
именно последнее и случилось. В то время, как современная точка зрения на место
человека в мире чрезвычайно отличается от всех ранних взглядов и подходов, которые
мы изучали, в практической плоскости в наших действиях относительно других
животных мало что изменилось. Их интересы принимаются в расчет только тогда,
когда они не сталкиваются с интересами человека. Если же возникает такое
столкновение (даже столкновение между жизнью нечеловеческого животного и
Короткие эссе, написанные и опубликованные автором в разные годы, собраны им под одной обложкой не случайно. Каким бы вопросом ни задавался Сингер — от гипотезы существования мирового правительства до благотворительности, от суррогатного материнства до эвтаназии, от вегетарианства до прав роботов, — стержнем его размышлений остается этика. Мир, в котором мы живем, стремительно меняется. В результате глобализации, бурного развития науки и появления новых технологий, в том числе социальных, современный человек часто оказывается перед трудным моральным выбором.
Эта небольшая книга представляет собой успешную попытку удобоваримо изложить философскую систему Гегеля: автор идет от простого и конкретного к более сложному и абстрактному, рассматривая лишь важные для понимания философа идеи. Питер Сингер — профессор биоэтики Принстонского университета. Мировую известность ему принесла книга «Освобождение животных», которую иногда называют «Библией современного экологического движения». К другим работам Сингера относятся книги «Практическая этика», «Маркс: краткое введение» и ряд других трудов по этике и философии.
В книге, название которой заимствовано у Аристотеля, представлен оригинальный анализ фигуры животного в философской традиции. Животность и феномены, к ней приравненные или с ней соприкасающиеся (такие, например, как бедность или безумие), служат в нашей культуре своего рода двойником или негативной моделью, сравнивая себя с которой человек определяет свою природу и сущность. Перед нами опыт не столько даже философской зоологии, сколько философской антропологии, отличающейся от классических антропологических и по умолчанию антропоцентричных учений тем, что обращается не к центру, в который помещает себя человек, уверенный в собственной исключительности, но к периферии и границам человеческого.
Опубликовано в журнале: «Звезда» 2017, №11 Михаил Эпштейн Эти размышления не претендуют на какую-либо научную строгость. Они субъективны, как и сама мораль, которая есть область не только личного долженствования, но и возмущенной совести. Эти заметки и продиктованы вопрошанием и недоумением по поводу таких казусов, когда морально ясные критерии добра и зла оказываются размытыми или даже перевернутыми.
Книга содержит три тома: «I — Материализм и диалектический метод», «II — Исторический материализм» и «III — Теория познания».Даёт неплохой базовый курс марксистской философии. Особенно интересена тем, что написана для иностранного, т. е. живущего в капиталистическом обществе читателя — тем самым является незаменимым на сегодняшний день пособием и для российского читателя.Источник книги находится по адресу https://priboy.online/dists/58b3315d4df2bf2eab5030f3Книга ёфицирована. О найденных ошибках, опечатках и прочие замечания сообщайте на [email protected].
Эстетика в кризисе. И потому особо нуждается в самопознании. В чем специфика эстетики как науки? В чем причина ее современного кризиса? Какова его предыстория? И какой возможен выход из него? На эти вопросы и пытается ответить данная работа доктора философских наук, профессора И.В.Малышева, ориентированная на специалистов: эстетиков, философов, культурологов.
Данное издание стало результатом применения новейшей методологии, разработанной представителями санкт-петербургской школы философии культуры. В монографии анализируются наиболее существенные последствия эпохи Просвещения. Авторы раскрывают механизмы включения в код глобализации прагматических установок, губительных для развития культуры. Отдельное внимание уделяется роли США и Запада в целом в процессах модернизации. Критический взгляд на нынешнее состояние основных социальных институтов современного мира указывает на неизбежность кардинальных трансформаций неустойчивого миропорядка.
Монография посвящена исследованию становления онтологической парадигмы трансгрессии в истории европейской и русской философии. Основное внимание в книге сосредоточено на учениях Г. В. Ф. Гегеля и Ф. Ницше как на основных источниках формирования нового типа философского мышления.Монография адресована философам, аспирантам, студентам и всем интересующимся проблемами современной онтологии.