Освобождение Руси от ордынского ига - [15]

В условиях XIV — первой половины XV в. переделы имели важное политическое значение: так же как и совместное управление Москвой, они были материальным выражением единства князей Московского дома, потомков Ивана Калиты. В переделах земли (и в самом принципе переделов) реализовывалось то «одиначество» московских князей («быти ны за один»), которое проходит красной нитью через их договоры, противопоставляя их как единое целое внешнему миру.[130]

Строго говоря, переделы предусматривались только в случае уменьшения удела. Приобретения («примыслы») новых земель под категорию переделов в докончаниях не подпадали. О возможности таких «примыслов» говорит договор 1428 г. Василия Темного и князя Юрия Дмитриевича: «…или что себѣ примыслили, или что собѣ примыслять… того ти всего под нами блюсти».[131] Эта же формула повторяется и в последующих договорах князей Московского дома, вплоть до докончаний Василия Темного с князем Василием Ярославичем. В последнем из этих докончаний перечисляются приобретения Василия Темного — уделы князя Юрия Дмитриевича и князя Ивана Андреевича.[132] Таким образом, формулы о переделах и «примыслах» в межкняжеском феодальном праве XV в. сосуществуют, отражая соответственно противоречивые черты этого права — тенденцию к сохранению «одиначества» князей и гарантию их совместного владения «отчиной» отца и тенденцию к усилению самостоятельности каждого данного княжества.

Второе положение, выдвинутое Борисом Волоцким, — гарантия неприкосновенности права феодального отъезда как важнейшего правового института удельной системы. Это право впервые сформулировано в договорной грамоте сыновей Ивана Калиты: «А бояромъ и слугамъ волнымъ воля, кто поѣдет от нас к тебѣ, к великому князю, или от тобе к намъ, нелюбья ны не держати».[133] Грамота поясняет, что вольные слуги — это те, «кто в кормленьи бывал и в доводѣ».[134] При этом, однако, право отъезда не распространяется на тех, кто с точки зрения князей является государственным преступником: «А что Олексѣ Петрович вшелѣ в коромолу к великому князю, нам… к собѣ его не приимати, ни его дѣтии… воленъ в нем князь великии, и в его женѣ, и въ его дѣтех».[135]

Гарантия права отъезда бояр и вольных слуг повторяется и во всех последующих межкняжеских докончаниях, вплоть до договоров 1473 г.: «А бояром, и дѣтем боярьским, и слугам промеж нас волным воля».[136] Материальным выражением права свободного отъезда феодалов является взаимная гарантия неприкосновенности их земель: «А хто… моих боярѣ, и дѣтей боярьских, и слуг имет жити в твоей отчинѣ, и тебѣ их блюсти, как и своих. А хто твоих боярѣ… имет жити в нашей отчинѣ… и нам их блюсти, как и своих».[137]

Села бояр и слуг тянут данью к владельцу удела: с них «дань взяти, как и на своихъ (боярах. — Ю.А.)».[138] В военно-служилом отношении бояре и слуги независимо от места своего проживания тянут к своему князю. Этот общий принцип впервые четко сформулирован в договоре великого князя Василия Дмитриевича с братом Юрием около 1390 г.: «А кто которому князю служит, где бы ни жил, тому с тѣм князем а и ѣхати, кому служит». Исключение из этого правила допускается для городной осады: в этом случае «гдѣ кто живет, тому туто и сѣсти, опроче путных боярѣ».[139]

Принцип экстерриториальности военной службы бояр и вольных слуг — основа организации войска в период существования удельных княжеств.[140] Вместе со свободным отъездом и неприкосновенностью вотчин он входит в единый комплекс прав высшего и среднего слоя класса феодалов — один из устоев удельной системы.

При наличии тесного союза, «одиначества» между князьями Московского дома, право отъезда, неприкосновенность вотчин и экстерриториальность службы сплачивали бояр и слуг московских князей в единый военно-служилый корпус и способствовали его эффективности и боеспособности.

Тесная, неразрывная связь права отъезда с основами существования удельной системы хорошо осознана в послании Бориса Волоцкого. Боярин, отъехавший к удельному князю и поступивший на его службу, тем самым подпадает под его юрисдикцию; всякие действия против этого боярина являются нарушением суверенных прав его князя.

«…Уже ни за бояре почел братью свою». Эта сентенция (близкая, по-видимому, к подлинным словам князя Бориса) открывает еще одну черту удельной системы. Боярская вотчина в представлении князя Бориса пользуется широким судебным иммунитетом; боярин может в своей вотчине творить суд и расправу, укрывая кого угодно от княжеских людей. В глазах обиженного Бориса он, князь, лишен даже этого права.

В представлении удельного князя его удел, с одной стороны, — неразрывная часть земель Московского дома, пределы которой должны расширяться по мере роста общих владений этого дома; с другой стороны, удел — территория, на которую распространяются все суверенные права его князя, куда нет доступа агентам великого князя.

Третье существенное положение послания Бориса Волоцкого касается общего стиля отношений между князьями Московского дома. Основные принципы этих отношений были сформулированы еще в середине XIV в. Сыновья Ивана Калиты целовали «межи собе крест у отня гроба» в том, чтобы «быти ны заодин до живота. А брата старѣйшего имѣти ны и чтити въ отцево мѣсто. А брату нашему нас имети…» (очевидно, «в братстве»).