Освобождение Руси от ордынского ига - [13]
Наступление великокняжеской власти на права удельных князей и их борьба за сохранение своего политического статуса и своих владений определяют политический климат Русского государства на исходе 70-х гг. XV в. Как мы имели возможность видеть на примере «брани» о Кирилловом монастыре, именно к этому времени впервые достаточно четко проявляется своего рода удельно-клерикальная консервативная оппозиция московскому правительству, намечается сближение удельных князей с верхами церковной иерархии. Но если конфликт по поводу Кириллова монастыря носил относительно мирный, локальный характер, не выходя формально за пределы церковно-административных вопросов, то зимой 1479/80 г. события с самого начала приняли совершенно иной оборот.
О непосредственном поводе для «отпадения» братьев от великого князя подробно рассказывает Софийско-Львовская летопись. В 1479 г. «сведе князь великий наместника с Лук с Великых из Новугородцкого с Литовского рубежа, и биша челом князю великому лучане на него о продаже и о обиде».[112] Великий князь устраивает суд лучан с их бывшим наместником, князем И. Вл. Лыко Оболенским. «Иное же на нем дотягалися, и он оборотню в продажах платил, и иное князь Великый безсудно велѣл платити им». Летопись подчеркивает, что на суде лучане пользовались полной поддержкой великого князя и рассчитывали на нее, «надеючися на великого князя, что им потакивает».[113] В этом известии Софийско-Львовской летописи можно отметить по крайней мере два существенно важных момента. Первый из них — сам факт суда над наместником великого князя по жалобам местных жителей, второй — позиция, занятая на суде великим князем.
Автор соответствующего рассказа в Софийско-Львовской летописи, явно сочувствующий наместнику, считает само собой разумеющимся, что он «берет», и клевету на него со стороны лучан видит только в том, что он «где мало взял, а они о мнозе жалобу положили». Подобное отношение к методам наместничьего управления характерно. По своей тенденции оно перекликается с порядками неограниченного произвола княжих тиунов, запечатленными в русских статьях Мерила Праведного.[114] Летописец отражает точку зрения тех кругов феодалов, которым по душе старинные порядки бесконтрольного наместничьего управления.[115]
Не менее характерен и результат самого суда над наместником. В продажах, в которых «на нем дотягалися», он платит «оборотню», т. е., по-видимому, возвращает деньги потерпевшим. Но великий князь велит платить не только такие продажи, в которых лучане «дотягались», но и «бессудно». Тут-то и проявляется «потачка» лучанам. «Бессудные» платежи (незаконные с точки зрения летописца) носят характер штрафа-наказания наместника, вызвавшего столь массовое недовольство, штрафа в пользу пострадавших от него лучан. Именно этот штраф, по словам летописца, и приводит к самовольному отъезду (фактически бегству) князя Лыка в Волоцкий удел.
Суд великого князя над наместником, штраф с него в пользу пострадавших лучан на фоне только что происходивших судов (в 1475–1477 гг.) над новгородскими посадниками и боярами по аналогичным жалобам горожан и сельчан — важное событие, отражающее определенный этап и в организации местного управления, и во всей внутренней политике великокняжеской власти. Эта власть, поддерживая лучан, т. е. рядовых горожан, сельчан и мелких феодалов Великих Лук, фактически выступает против представителя московского боярства, как она накануне выступила против новгородского боярства.
При этом необходимо, однако, иметь в виду одно весьма существенное обстоятельство. Новгородское боярство в целом, как феодальная корпорация, было враждебной силой по отношению к московскому правительству и его политике централизации. Борьба за установление великокняжеского суда в Новгородской земле с необходимостью включала как важнейшее условие борьбу против этой олигархии как таковой. Князь Лыко Оболенский независимо от своих личных качеств отнюдь не являлся представителем социального слоя, принципиально враждебного московской власти. Его ближайшие родственники, князья Оболенские, занимали видные военно-административные посты в Москве и входили в ближайшее окружение великого князя. Проводя свою политику централизации, московское правительство опирается в значительной мере на боярскую феодальную аристократию, в состав которой входят и Оболенские, и другие вчерашние удельные князья, превратившиеся в бояр великого князя. Сам Лыко управляет Луками отнюдь не от своего имени, а только в качестве наместника — доверенного лица московского правительства. Поэтому выступление этого правительства против Лыка имеет другую социально-политическую природу, чем суд в 1475 г. на Городище над новгородскими боярами. Если в суде на Городище декларированное великим князем стремление «обиденым управа дати» перекликалось и переплеталось (и не могло не переплетаться) со стремлением нанести удар враждебной местной олигархии, то в деле Лыка Оболенского мотив защиты «обидных», защиты интересов горожан выступает в наиболее чистом виде. Лыко Оболенский наказывается за свои злоупотребления, наказывается как нерадивый, недобросовестный представитель самого московского правительства. В суде над Лыком трудно, казалось бы, усмотреть моменты политической дискриминации — с точки зрения великого князя это не больше чем восстановление справедливости в рамках существующего порядка. Вчерашний владетельный удельный князь в глазах московского правительства — только подвластный великому князю исполнитель его поручений, подлежащий в данном случае наказанию. Однако именно в этом взгляде и заключается фактическая дискриминация, если посмотреть на дело не с позиций великого князя, государя всея Руси, а с позиций тех, кто вырос в вековых традициях феодальной раздробленности и прочно усвоил их. С этих позиций, на которых стоит автор летописного рассказа, суд над наместником и потачка лучанам есть именно нарушение традиции, т. е. явно несправедливый акт великокняжеского произвола. На таких же позициях стоит несомненно и сам князь Лыко, воспринимающий великокняжеский суд и свое обвинение как оскорбление.
