Осуждение Сократа - [79]
Воробьи прыгали по каменным плечам тираноубийц Гармодия и Аристогитона, пили воду, скопившуюся на постаменте, у их ног. По мостовой, поблескивающей лужицами, шла женщина в темном, траурном покрывале. В правой руке она держала небольшой узелок. Женщина шла, не оглядываясь, и попутные телеги безропотно объезжали ее, а спешащие на рынок рыбаки разворачивали свои коромысла так, чтобы не задеть качающимися корзинками.
Рыбные ряды обдали женщину густым пряным запахом, веселым разноголосьем.
— Устрицы! Свежие устрицы! — бубнил старик с красными просоленными руками.
— Кре-еветки! — пел чей-то голос. — Кре-еветки!
И грубо, басовито, могучим голосом Посейдона:
— Морские ежи! Берите ежей!
Устало:
— Лещи! Дешевые лещи!
И радостным, раздирающим голосом:
— Угри! Копайские угри!
Вовсю заливались двойные эллинские флейты, ржали и фыркали лошади. Человек с бесстрастным лицом глотал горящую паклю, и тоненькая гимнастка кувыркалась на деревянном круге, уставленном острыми всадническими мечами.
Два почтенных гражданина столкнулись возле камышовой будки.
— Живи и радуйся, дорогой Филонид!
— Хайре, Поликрат! — печально ответил мельник. — Как твой фонтан?
— О, прекрасен! Вчера фиванские гости восхищались им. Однако я вижу скорбь на твоем лице. Что случилось?
— Я потерял аппетит, — сказал Филонид и потупился.
— Как это ужасно! Как ужасно!
— Три дня назад все было хорошо. Я ел даже солонину с душком, слегка приправленную соком сильфии. Это великолепная приправа, Поликрат. Но потом будто злые демоны подменили мой желудок. Что теперь делать? Не посетить ли мне храм Асклепия в Эпидавре? Ты, должно быть, знаешь: в Дельфах я уже был… — Он скользнул по лотку с дымящейся требухой равнодушным взглядом. — Какие в городе новости, дорогой Поликрат? Наш мудрец еще протирает тюремный тюфяк?
— Нет, он уже собирает букеты диких тюльпанов, — усмехнулся логограф. — Харон отправил его к дальним берегам три дня тому назад.
— Этот человек однажды вернул мне аппетит. Он дал мне кусок ячменной лепешки, и после этого я стал все молоть, как пятипудовый жернов. Но вот он умер… Ты сказал, что это случилось три дня тому назад? Я не ослышался? — Мельник испуганно поглядел на Поликрата. — Вот и я третьего дня лишился аппетита. Сократ — колдун. Готов положить руку на отсечение, если это не так.
— Вы говорите неправду! — вмешалась в разговор бедно одетая старуха. — Сократ жив!.. — Поликрат с облегчением ощутил запах винного перегара. — Я вчера разговаривала, нет, не вчера, это было позавчера, с этим благородным человеком. Аглаоника может подтвердить. Эй, Аглаоника, где ты? — Из толпы вывернулась веснушчатая девочка с оттопыренными ушами. — Скажи этим несведущим людям, кто подарил тебе прекрасный кувшин? Они говорят: умер. Вас быстрее закроют могильным дерном, — ворчала под нос Гликера.
— Сократ! — выпалила Аглаоника.
Лицо логографа вытянулось.
— Тут что-то не так. Мой друг Гиерон видел своими глазами, как его тело вынесли из тюрьмы.
— Он жив! — весело хихикнула старуха.
— Жив! — солидно подтвердила девочка.
— Кто у вас на языке? Сократ? — Человек в широкополой шляпе помахал спорщикам острым серпом. — Я только сейчас видел его у сыра. Он отпускает такие шутки, что даже надсмотрщик Ламах ржет, как молодой жеребец.
— Может, навестим сырные ряды? — Мельник крутил шеей от нетерпения.
— Глупости! — поморщился Поликрат. Однако пошел за мельником следом.
Женщина в трауре остановилась, развернула холстинку и, увидев ячменную лепешку, вспомнила, что пришла на многолюдную Агору затем, чтобы исполнить просьбу покойного. Не обращая внимания на любопытствующие взгляды, она запеленала лепешку с длиннохвостыми, неловко нарисованными ласточками — ее детям нравились такие лепешки — и присоединилась к потоку, который, раздваиваясь у постамента Гармодия и Аристогитона, лениво тек к зеленным рядам.
Хор призывных голосов долетал, как сквозь сон.
— Петрушка! Купите петрушки!
— Вот мята! Прекрасная мята с Прометеевых гор!
И вдруг прозвучало ясно, будто в ней самой:
— Ты опоздала, Ксантиппа.
Она вздрогнула и увидела на расстоянии локтя старика с мальчиком-поводырем. Откуда он мог знать ее? Женщина готова была поклясться, что первый раз видит этого странника с двумя сумками, перекинутыми через плечо. Лицо старика было чеканно-невозмутимым, и мальчик смотрел на Ксантиппу так, как будто его спутник не проронил ни слова. Ксантиппа ускорила шаг и некоторое время чувствовала на себе пристальный взгляд — казалось, старик лишь притворялся незрячим.
«Мошенник!» — попыталась успокоить себя Ксантиппа.
Она увидела нелепо прилипшую к одному месту толпу людей, которая быстро обрастала новыми плащами и хитонами. Стоящие позади старательно вытягивали шеи. И услышала она не говор, а какой-то густой понизовый шип.
— Пустите меня! — негромко, но требовательно сказала Ксантиппа.
Люди обернулись на женщину в трауре, и она быстро прошла узким, готовым в любое мгновенье сомкнуться коридором.
Великий хулитель сидел, прислонившись спиной к своему тростниковому шалашу. Его глаза были устремлены в солнечное небо. Если бы не окаменелый прищур и меловая бледность полуоткрытых губ, можно было бы подумать, что этот человек безмятежно наблюдает, как набирает высоту белоснежный голубь Нике. Правой рукой горбун прижимал к сердцу кривую пастушескую флейту, и поэтому казалось, что быкоголовое чудовище пронзило его предательски, со спины — рог угрожающе выпирал, и под ним алела, налипая черными сосульчатыми сгустками, кровь. Тут же, под ногами, прижатыми к животу, медленно всасывалась в землю красная лужица. И сам Херефонт, маленький, сжавшийся, с чисто выбритым в знак траура подбородком, выглядел сейчас обиженным и ничего не понявшим подростком.
Для героев повести охота – это не средство наживы и не средство для выживания. Это возможность вырваться из тесноты городского быта, ощутить прелесть, неповторимость первозданной природы Средней полосы России, тех мест, где охотился Н.А.Некрасов. Повесть, написанная в лучших традициях русской охотничьей прозы, утверждает, что и в сегодняшнее время, когда очень трудно отыскать неисковерканные человеком уголки природы, гармония между человеком и окружающим его миром все же возможна.
"Пётр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства. Подобными хозяевами были и его предшественники, цари старой и новой династии, но те были хозяева-сидни, белоручки, привыкшие хозяйничать чужими руками, а из Петра вышел подвижной хозяин-чернорабочий, самоучка, царь-мастеровой".В.О. КлючевскийВ своём новом романе Сергей Мосияш показывает Петра I в самые значительные периоды его жизни: во время поездки молодого русского царя за границу за знаниями и Полтавской битвы, где во всём блеске проявился его полководческий талант.
Среди исторических романистов начала XIX века не было имени популярней, чем Лев Жданов (1864–1951). Большинство его книг посвящено малоизвестным страницам истории России. В шеститомное собрание сочинений писателя вошли его лучшие исторические романы — хроники и повести. Почти все не издавались более восьмидесяти лет. В шестой том вошли романы — хроники «Осажденная Варшава», «Сгибла Польша! (Finis Poloniae!)» и повесть «Порча».
Роман «Дом Черновых» охватывает период в четверть века, с 90-х годов XIX века и заканчивается Великой Октябрьской социалистической революцией и первыми годами жизни Советской России. Его действие развивается в Поволжье, Петербурге, Киеве, Крыму, за границей. Роман охватывает события, связанные с 1905 годом, с войной 1914 года, Октябрьской революцией и гражданской войной. Автор рассказывает о жизни различных классов и групп, об их отношении к историческим событиям. Большая социальная тема, размах событий и огромный материал определили и жанровую форму — Скиталец обратился к большой «всеобъемлющей» жанровой форме, к роману.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.
Книга Елены Семёновой «Честь – никому» – художественно-документальный роман-эпопея в трёх томах, повествование о Белом движении, о судьбах русских людей в страшные годы гражданской войны. Автор вводит читателя во все узловые события гражданской войны: Кубанский Ледяной поход, бои Каппеля за Поволжье, взятие и оставление генералом Врангелем Царицына, деятельность адмирала Колчака в Сибири, поход на Москву, Великий Сибирский Ледяной поход, эвакуация Новороссийска, бои Русской армии в Крыму и её Исход… Роман раскрывает противоречия, препятствовавшие успеху Белой борьбы, показывает внутренние причины поражения антибольшевистских сил.