Острова, залитые солнцем - [52]

Приближался сезон муссонов. Оставалась всего одна поездка — нужно было доставить продовольствие на остров Терессу, расположенный в тридцати милях к северу от Нанкаури.

 — По пути мы зайдем на остров Чаура, — сказал Мусаджи. — Это интересное место, и вам необходимо повидать его.

В поездке нас сопровождали Мехмуд Али и Риязуддин. На рассвете «Дайя» вошла в воды острова Чаура и бросила якорь в футах ста от берега, так как дно моря возле этого острова резко понижается и глубина достигает десяти тысяч футов.

Как только нас заметили, от берега отошла лодка и подплыла к «Дайе». Мы сели в нее и направились к берегу.

Остров Чаура имеет форму банджо, в середине которого возвышается небольшая круглая гора. Местное население не приближается к ней, так как существует поверье, будто там обитают злые духи. Деревни расположены па узкой косе длиной в милю и шириной в несколько сот ярдов.

На берегу мы увидели нечто необычное. Перед одной из общинных хижин — островным «домом смерти» — между двумя столбами было укреплено каноэ, увешанное гирляндами, связками бананов и дикими цветами. Под ним сидели шесть мальчиков и девочка с глазами, красными от слез.

 — Вчера умер их отец, — сказал чаурец. — Сейчас он лежит в каноэ.

 — Знаете, как они будут его хоронить? — спросил меня Мусаджи. — Подвесят каноэ к дереву, и оно останется там до тех пор, пока черви не съедят все мясо. Потом они отбуксируют каноэ в море. У чаурцев свои обычаи и свой, особый образ жизни.

В отличие от деревень на других островах, чаурские теревни — несколько низеньких хижин, огороженных деревянным частоколом и горшками с водой — расположены далеко от берега. В одной из них мы увидели юношу, лепившего из глиняных шаров горшки. Полдюжины горшков уже было готово, а рядом лежал огромный ком мокрой глины, приготовленный для дальнейшей обработки.

 — Чаурцы — хорошие ремесленники, — сказал Рия-зуддин, прекрасно знавший остров. — Гончарное ремесло и изготовление каноэ — основные занятия населения. Все горшки и каноэ, которые вы увидите на Никобарах, сделаны их руками.

Мы миновали забор и оказались в другой деревне. Обитаемая часть острова невелика, и деревни стоят вплотную друг к другу. Меня поразила царившая на острове деловая атмосфера: все — мужчины, женщины, даже дети — были чем-то заняты.

 — Чтобы заработать на жизнь, чаурцы вынуждены много трудиться — ведь их остров бесплоден, — продолжал Риязуддин. — Знаете ли вы, что глину для своих гончарных изделий и лес для изготовления каноэ они привозят с Терессы, так как их собственное сырье никуда не годится?

 — Но если чаурцы так много трудятся у себя дома, когда же они находят время работать на стороне?

 — Когда спрос на их изделия падает, чаурцы отправляются на другие острова. Их большей частью нанимают на сбор кокосовых орехов.

Мы быстро переходили из одной деревни в другую, пробираясь сквозь группы людей. Они казались счастливыми и улыбались нам, но я обратил внимание, что большинство из них болеет филариазисом.

 — Почему управление здравоохранения не принимает никаких мер? — спросил я, показывая на женщину со «слоновьими» ногами.

 — Оно делает, что может, но пока на острове не будет создан госпиталь, вряд ли это поможет, — сказал Рия-зуддин.

 — Ну и стройте госпиталь. Ведь индийское правительство выделяет средства на здравоохранение.

 — На острове нет воды, ее доставляют с Терессы.

Из-за раскидистого куста появился пожилой мужчина в рваных шортах и дырявой шляпе. Он стал подбоченюсь и закричал:

 — Мехмуд, эй, Мехмуд!

Мехмуд поздоровался с ним, как со старым другом.

 — Лифат! — радостно воскликнул он. Подозвав мужчину к себе, сказал — Знаете, кто это? Единственный убийца, рожденный на Никобарах. Он убил местного знахаря за ложные пророчества. Я имел честь арестовать его вместе с тремя сообщниками.

Лифат ухмыльнулся, услышав, как его представили.

 — А почему его все еще не повесили? — пошутил я.

 — Они предстали перед судом в Порт-Блэре, но после некоторого раздумья были оправданы властями. Судья сказал, что от островитян нельзя требовать знания индийских законов. К тому же чаурский дастур разрешает убивать знахарей-«самозванцев».

Повернувшись к старику, Мехмуд спросил:

 — Ну как, Лифат, больше не убиваешь знахарей?

 — Что ты, Мехмуд, — искренне удивился тот, — теперь дастур изменился.

Лифат оказался любопытным человеком. Отныне он считал себя нашим гидом. Правда, в этом маленьком местечке уже нечего было смотреть, и его услуги казались ненужными, но все же он принес некоторую пользу. Например, когда Мусаджи сказал, что мы хотим посмотреть чаурские танцы, Лифат тотчас же стал собирать людей, уговаривая их отложить работу и показать нам свое искусство. Он помог также сделать несколько снимков, созвав для этой цели мужчин и женщин, а когда Мусаджи сообщил ему, что я хочу купить на память несколько чаурских горшков, обещал быстро все устроить.

 — Это пустяки, — пробормотал он и направился к молодому человеку, изготовлявшему горшки. Немного поговорив с ним, он привел парня с двумя горшками в руках.

 — Продает только эти два, — сказал Лифат и добавил мрачно. — Хочет за них три с половиной метра материи..