Острова, залитые солнцем - [51]

Свиней никобарцы закалывают с большой торжественностью. Они кладут свинью на спину. Один из мужчин, вонзив ей в грудь какой-либо острый предмет, протыкает сердце. Животное визжит и вырывается, но мужчины крепко держат его до тех пор, пока оно не перестает проявлять какие-либо признаки жизни. Потом свинью разделывают, и, когда хлынет кровь, каждый набирает ее в горсть и растирает тело. Затем тушу обмывают кипящей водой, чисто выскабливают при помощи дхау и кладут на огонь. Когда шкура обуглится и потрескается, мужчины приносят тушу на палке ко входу в хижину, где, разрубив на части, раздают гостям.

Я думал, что празднование Бурра-Дина будет сопровождаться какими-либо церемониями, но этого не случилось. Мехмуд Али заверил меня, что все сводится к пиршеству.

 — Есть кое-какой ритуал, — сказал он, — но мы не увидим его, так как все происходит в хижине. В первый день кости умершего извлекаются из временной могилы, и члены семьи по очереди качают их на руках. На второй день их снова хоронят в семейной могиле и ставят крест. В заключение каждый гость должен принести по куску материи. На этом празднование заканчивается.

 — Так, значит, во время Бурра-Дина только пируют?

 — Это не совсем так. Человек, который устраивает пир, с этого момента считается новым главой дома. В Джансине им стал Чакру. Хотите повидать его?

Мехмуд Али подозвал молодого человека. Это и был Чакру; подпоясанный красным кушаком, с множеством' бус из раковин на шее, он подошел к нам нетвердой походкой — от него здорово пахло пальмовой водкой.

 — А, Мехмуд Али, — сказал он. — Когда вы прибыли?

 — Совсем недавно. Мы приехали посмотреть Бурра-Дин. Что будет дальше?

 — Мы собираемся забить еще несколько свиней.

 — А когда начнутся состязания? Мой друг хотел бы сделать несколько снимков.

 — Если хотите, начнем тотчас же.

Чакру созвал гостей. В своих ярких одеждах и украшениях никобарцы выглядели очень живописно — умели наряжаться. По приказу Чакру на открытое место вышли два молодых человека и начали фехтовать палками, обернутыми белой и красной материей. К сожалению, я вынужден был попросить прервать состязания, так как набежали тучи и снимать на цветную пленку стало невозможно.

 — Давайте продолжим фехтование, когда небо прояснится, — предложил я.

Чакру согласился:

 — Мы тем временем пойдем и принесем свиней, — сказал он.

Все утро небо закрывали тучи, но во второй половине дня временами оно прояснялось, и я старался максимально использовать предоставлявшуюся мне возможность. Фехтование на палках возобновилось, но опять ненадолго — один из участников вывихнул локтевой сустав. Потом начались танцы — мужчины и женщины взялись за руки и, притопывая, с песнями двигались по кругу. Они танцевали под свое пение, даже барабан не отбивал ритм.

В заключение проводились гонки на раскрашенных каноэ, которые выглядели особенно живописно, когда бриз весело играл гирляндами и букетами, свисавшими с них. Меня поразило безразличие зрителей — никто не аплодировал, не подбадривал гонщиков криками, и все, казалось, были довольны, когда соревнования окончились. Затем гости поспешили обратно в хижину, где было выпито много пальмовой водки и съедено огромное количество свинины.

Из Джансина мы должны были отправиться в Капапгу, куда Мусаджи обещал прислать за нами баркас. Первоначально мы хотели совершить семнадцатимильный пеший переход, но рани Чанга перед отъездом поручила Чакру отправить нас на каноэ, так как тропа проходила по гористой местности, а джунгли кишели питонами.

Каноэ — одно из двух, принимавшее участие в гонках, — отчалило в пять часов утра во время отлива. Украшения были сняты, и все гости по пояс в воде толкали лодку, пытаясь вывести ее за границу бурунов. После нескольких безуспешных попыток мы в конце концов поплыли, а гребцы налегли на весла, чтобы поскорее обогнуть риф. Лодка двигалась медленно, очень медленно, но верно: на пять гребцов приходилось всего три весла, причем одно из них использовал вместо руля однорукий человек — старший экипажа. К тому же команда еще полностью не оправилась от вчерашнего пира. Когда набегали большие волны — а это происходило неоднократно, — рулевой поднимался и кричал «халси!», после чего гребцы, как безумные, налегали на весла.

Кое-как удалось добраться до места, которое называлось Джула, где я не заметил ни одной хижины. Мы причалили и взяли еще одно весло, которое лежало под кустом.

С этим веслом дело пошло лучше. Море, однако, продолжало волноваться. Постепенно мы приблизились к берегу, по здесь возникла новая опасность — коралловые рифы, которые то тут, то там торчали из воды.

На полпути к берегу мы заметили каноэ, направлявшееся к нам с противоположной стороны. На берегу исступленно лаяла собака. Когда каноэ приблизилось, мы поняли, почему она так заливается, — на коленях у рулевого лежал крошечный щенок, которого, по-видимому, увозили к новому хозяину, а мать не хотела расставаться с ним. Обогнув лесистый мыс, мы увидели Капангу. Наконец-то наше полное опасностей путешествие, продолжавшееся целых восемь часов, закончилось!

Вскоре после завтрака за нами прибыл баркас «Сарда», и к вечеру мы уже вернулись в Нанкаури.