Острова, залитые солнцем - [15]

 — Вы знаете, как странно устроен человеческий ум! Я никогда раньше не думал об этом. Сейчас все мои помыслы обращены к моей семье, моей ферме, моему скоту и к тому, что собираюсь делать завтра. В камере смертников я думал только о том, когда умру — завтра, послезавтра или в следующем месяце. И даже когда смертный приговор был заменен пожизненным заключением, все еще думал о смерти, так как слышал, что Калапани — ужасное место: каторжники мрут там, как мухи. Я переживал это все время, когда плыл сюда на пароходе. В темном грязном трюме, куда нас набили, как сельдей в бочку, умерло восемь каторжников. Их просто выбросили за борт, как нечистоты. Кто в те времена отвечал за жизнь каторжников? Когда мы прибыли, я знал, что меня ждет, так как верховный комиссар предупреждал нас: «Не вздумайте не подчиняться приказам офицеров: за это полагается строжайшее наказание, вплоть до смертной казни». Он не пугал нас: в те времена, если даже ссыльный просто оглядывался на тюремщика, это уже считалось неповиновением. А какую пищу нам давали — грязное вонючее месиво! Удивительно, как мы только выжили. Если заболевали, то не было даже надежды на медицинскую помощь. Жизнь была ужасной. Но я прошел через все это и остался жив. Поразительно! Вы правы, не многим людям довелось испытать подобное.

Тут вернулся мой слуга и начал раскладывать наши припасы, которые выглядели очень аппетитно на свежевымытом банановом листе.

Даду Лал некоторое мгновение смотрел на них, потом воскликнул:

 — Да это все рис! Принести пшеничные чапати[15] или немного хлеба из джавара[16]?. Может быть, попросить невестку испечь что-нибудь? У нас есть своя пшеница. Специалисты говорят, — с гордостью продолжал он, — что почва на Андаманах пригодна лишь для возделывания риса. Я доказал, что на ней можно выращивать что угодно — пшеницу, джавар и даже хлопок. Четыре года назад, когда президент Раджендра Прасад посетил наши острова, он специально приезжал на ферму поздравить меня и вручил почетную грамоту.

«Сэр, до тех пор пока вы не выйдете из автомобиля и не осмотрите мою ферму, я буду считать, что вы вообще не посещали меня». На что президент ответил: «Даду Лал, я стар и болен. Не заставляйте меня выходить из машины». Тогда я сказал: «Ну что ж, сэр, ничего не поделаешь, раз вы больны. Но какой же вы старик? Вы не старше меня». Президент остался доволен моей работой и распорядился вырыть за счет государства колодец для фермы. Они еще не сделали этого, смею вас заверить. Так что, знайте, — вы будете есть настоящий андаманский хлеб! — Он тотчас же повернулся и крикнул:

 — Эй, кто там? Испеките, пожалуйста, чапати.

 — Нет, нет, у меня всего достаточно, а то я с удовольствием поел бы чапати, — взмолился я.

 — Ладно, — сказал Даду Лал. — Когда приедете в следующий раз, ничего не привозите с собой.

На свежем воздухе, среди красивой природы пища казалась божественной, и я почувствовал, что усталость прошла.

 — Почему вы не садитесь? Не заставляйте меня испытывать неловкость. — Я сказал так потому, что Даду Лал все время стоял.

 — Не беспокойтесь. Мне семьдесят два, но я, милостью божьей, еще крепок. Мы, андаманские фермеры, должны быть сильными и трудолюбивыми, иначе на здешней земле вырастут одни сорняки. У меня сорок акров земли, фруктовый сад и шестьдесят голов скота. Работы хватает. Но я привык к тяжелой работе.

 — Этому вы, наверное, научились в тюрьме?

Тут Даду Лал впервые вздохнул.

 — Та работа, дорогой мой, была наказанием. Большинство дел, которые нам поручали, были абсолютно бесполезными, но мы должны были их выполнять, все до конца. К заходу солнца каждый обязан был во что бы то ни стало закончить свое дневное задание. Если мы пилили деревья, надо было валить определенное количество стволов, если копали землю, надо было обработать определенное количество квадратных футов, а если нам поручались земляные работы, требовалось перенести определенное количество корзин земли. И ничто не избавляло нас от этой работы — ни дождь, ни солнце. Мы до того были напуганы, что многие каторжники, которые не выполняли своей дневной нормы, предпочитали кончить жизнь самоубийством, нежели предстать перед тюремщиком. Они сплетали веревки из виноградных лоз, надевали петлю на шею и прыгали с деревьев. Каждое утро по дороге на работу проходили мимо трупов, качающихся на деревьях. Поверьте мне, сейчас я тружусь так же напряженно, как и тогда, но я делаю это с удовольствием, потому что работаю для своего блага.

 — Мне говорили, что жизнь в тюрьме была более сносной, чем вы сейчас о ней рассказали.

 — Лучшие времена наступили, к сожалению, значительно позже. Меня освободили в 1919 — сократили срок пребывания на каторге на двенадцать лет за спасение жизни помощника верховного комиссара, когда на него напал каторжник с ножом. Рассказать вам, как стали улучшаться условия нашей жизни?

Правительство было несколько обеспокоено тем, что в те годы умирало слишком много каторжников. Для выяснения причин прислали нового врача, некоего полковника Бидона, который прибыл к нам после окончания первой мировой войны. Он осмотрел тысячи заключенных и обнаружил, что все они страдают заболеваниями печени. Бидон написал правдивый отчет, в результате чего тюремным властям пришлось изменить режим.