Острова пряностей - [91]

Мы остались еще на час, пока легкий бриз не начал колыхать паутинную сетку, — охоту пора было заканчивать, так как при ветре управляться с ловушкой невозможно. К этому времени были пойманы еще три мыши — очень скудный улов, как нам объяснили: в хорошую ночь в удачном месте ловец может наловить от тридцати до сорока штук и каждую продать на следующий день на рынке за четыре тысячи рупий. За одну ночь можно заработать столько, сколько рабочий на фабрике зарабатывает за две недели.

Ловля летучих мышей стала нашим последним мероприятием на Тангкого. Простояв четыре дня на якоре напротив пляжа с черным песком, мы отправились вдоль побережья к Манадо. В 1859 году Уоллес описывал его как «маленький городок… один из самых приятных на Востоке. Он выглядит как большой сад, в котором тут и там стоят дачные домики, с широкими улицами, пересекающимися, как правило, под прямым углом. В нескольких направлениях в глубь острова расходятся хорошие дороги, с чередой симпатичных коттеджей вдоль них, аккуратных садиков, перемежающихся зарослями тропической растительности и фруктовых деревьев». Теперь Манадо превратился в обычный город, расползающийся во все стороны — и хотя он не был таким мрачным, как Амбон, все-таки уже не вызывал ассоциаций с цветущим садом. Особенно тесно было на пристани. С берега ее окружали симпатичные, но давно не крашенные старые здания; три небольших отсека, облицованных камнем, были запружены лодками, причальные тросы, тянущиеся во все стороны, образовывали над водой причудливый узор. Мы на своей прау с трудом протиснулись к берегу, раздвигая в стороны покрытые слизью и облепленные мусором веревки. Небольшое водоизмещение «Альфреда Уоллеса» позволило найти место для стоянки у самого края, там, где для большинства лодок было слишком мелко. Когда я обратился к начальнику пристани с просьбой разрешить нам остаться здесь на несколько дней, он удивился и сказал, что мы можем стоять, где хотим, только предупредил, чтобы мы были внимательны и опасались крыс. Оказалось, что на этой пристани обитали самые большие крысы на всем Сулавеси, да и по количеству этих животных наша пристань также уверенно лидировала.

Уоллес закончил свои исследования в Манадо к сентябрю 1859 года — как раз в те дни, когда Дарвин на другом краю света передал издателю Мюррею окончательную правку книги «Происхождение видов». Предыдущие варианты Дарвин отсылал своим друзьям Лайеллу и Гукеру для комментариев и предложений, а книга вышла в свет уже в конце ноября — через 17 месяцев после того, как Дарвин получил из Тернате роковое письмо Уоллеса, и через 22 года после того, как он сам приступил к работе. Экземпляр книги с дарственной надписью был выслан Уоллесу, отклик которого, в присущей ему манере, оказался весьма великодушным. Уоллес, вместо того чтобы возмущаться, что Дарвин представил публике их общие идеи относительно эволюции от собственного лица, выразил восхищение работой Дарвина. Он писал своему старому приятелю и компаньону по путешествиям Бейтсу:

«Я не знаю, как и кому выразить восхищение книгой Дарвина. Если я напишу ему, он сочтет это лестью; другим может показаться, что это самовосхваление; но я действительно считаю, что, с каким бы тщанием я ни работал, как бы ни старался собрать достаточное количество данных, я никогда бы не смог даже приблизиться к той полноте и завершенности, которые присущи его книге, — это огромный охват материала, непререкаемая убедительность доказательств, восхитительная манера изложения и сам дух книги. Я и вправду чувствую благодарность за то, что мне не пришлось самому представлять публике эту теорию. Мистер Дарвин создал новую науку и новую философию».

Глава 13. Оригинал и гуру

Книга Дарвина уже в течение двух лет пользовалась огромной популярностью[17], когда в апреле 1862 года Уоллес вернулся в Лондон; с собой путешественник привез двух райских птиц. Он провел на Востоке восемь лет, и на фотографии, сделанной в Сингапуре по пути домой, запечатлен высокий худощавый мужчина, застывший перед объективом, слегка смущенный, но с осанкой уверенного в себе человека. Уоллес знал, что в Лондоне его ждут дюжины ящиков и коробок с пометкой «Для частного пользования». Вместе с партиями чучел и шкурок, предназначенных для продажи, он годами отсылал их своему агенту Сэмюелу Стивенсу с указаниями складывать отдельно и не открывать до его возвращения. В этих ящиках Уоллеса дожидались тысячи засушенных птичьих шкурок, насекомых, жуков и ракушек, многие из которых ранее не были описаны и рассказ о которых должен был произвести огромное впечатление на английских ученых-натуралистов.

За то время, что Уоллес провел в джунглях, вооруженный сачком и дробовиком, интерес общественности к научным экспедициям, особенно рискованным путешествиям по диким местам, достиг небывалых высот. Дэвид Ливингстон открыл водопад Виктория на реке Замбези; Спик, исследовав совместно с Ричардом Бертоном район Танганьики, был близок к тому, чтобы отыскать наконец истоки Нила. На севере Канады одна за другой экспедиции отправлялись на поиски сэра Джона Франклина и его спутников, загадочным образов исчезнувших при попытке найти Северный морской путь от Атлантического к Тихому океану. Для тех, кто интересовался другими странами и культурой иных народов, мир становился более близким, а дальние страны — не столь безнадежно далекими. На океанских кораблях устанавливались паровые двигатели, и они уже не так сильно зависели от погоды, а первый построенный из железа корабль компании «Кьюнард» пересек Атлантический океан за девять с половиной дней. Огромный пароход «Грейт Истерн» водоизмещением 27 тысяч тонн — самый большой в мире на ту пору — продемонстрировал возможности кораблестроения; а француз по имени Де Лессепс приступил к осуществлению масштабного проекта — строительству канала через Суэцкий перешеек, который обещал сделать Индонезию гораздо более доступной для мира.