Рим, 799 год н. э. 23 апреля, праздник cвятого Марка
Маячившие в проулке головорезы представляли собой типичное римское отребье: сальные прилизанные волосы, землистость лиц, кислая вонь пропотелого тряпья – словом, обычные обитатели многоэтажных трущоб у изгиба Тибра. Услуги этой швали обычно стоят дешево, но и надежности от нее не жди: по деньгам и товар. Тут же с ними стоял и их наниматель, заметно отличавшийся от них – он был выше остальных на голову. Кстати, насчет головы: на нее была нахлобучена громоздкая меховая шляпа, куда более уместная для зимних холодов, чем для яркого весеннего утра Вечного города. Под подбородком шляпу туго стягивали тесемки – явно из желания владельца получше скрыть лицо. От этого вид у долговязого был ущербно-зажатый и одновременно нахохленный.
– Гляди-ка, ежик колючками вовнутрь, – смешливо прошептал своему дружку один из наймитов.
Долговязый вслушивался в звучание хора на ступенях церкви Сан-Лоренцо, находящейся в паре кварталов слева, – торопливая распевка перед утренним торжественным шествием. Но вот, пока еще едва слышно, с противоположного направления до слуха собравшихся донесся перестук копыт.
– Изготовились, – сухим от напряжения голосом проронил долговязый, – он рядом.
Наймиты теснее вжались в косой провал тени от высокой боковой стены монастыря, именованного в честь святых Стефания и Сильвестра.
Звонкое цоканье копыт постепенно приближалось. По обе стороны Виа Лату – ровный как линейка проезд перед церковью – окаймляла пока еще негустая толпа прихожан и зевак, вытягивающих шеи в предвкушении зрелища близящихся всадников. Хор умолк, а над головами в воздух грузновато взметнулся массивный, разлапистый деревянный крест, белый с желтым. Под своей тяжестью он слегка покачивался, держась на весу усилиями одного из бедолаг, назначенного на ответственную роль носчика от здешней богадельни. Следом, один за другим, над толпой стали взрастать кресты поменьше и полегче: их золоченые древки были увиты цветастыми лентами. Эти кресты хранились в особых запасниках и доставались специально для торжественных процессий, которые праздничными ручейками вытекали за пределы городских стен через Фламиниевы ворота. По дороге такой крестный ход делал остановку для молебна пред кальвариями[1], после чего через Мульвийский мост струился к своему конечному пункту назначения – базилике Святого Петра, где при стечении народа проводилась Большая литания.
Долговязый на полшага выдвинулся из затенения, чтобы видеть поверх людских голов. Толпа состояла в основном из женщин, с вкраплением пожилых людей, праздных зевак и не более чем горстки сошедшихся в Рим паломников. Именно они выказывали наибольшее любопытство, с волнением высматривая, что там за сановники едут по городу. Поблизости не было ни солдат, ни стражи, ни караульщиков, что оказалось весьма кстати.
На виду показались всадники: небольшая группа, всего лишь семеро. Помимо двоих, все были в изысканных церковных облачениях – длинных ризах из темного текучего шелка, отороченных золотистой каймой, что поблескивала на солнце. На предводителе кавалькады – пухлолицем, томно-бледном человеке средних лет – башенкой возвышалась белая митра в тон объемистому одеянию из узорчатой парчи. Головы остальных венчали лиловые шапочки с серебристой оторочкой. Еще двое ехали простоволосыми, в незатейливых темных рясах.
Долговязый цепко следил, как всадники замедляют ход, останавливаются в каком-нибудь десятке шагов и начинают неторопливо спешиваться. Он дождался, когда наземь сойдут все, а лошадей под уздцы уведут конюшие.
– Пошли! – рявкнул он, и шайка головорезов прянула из укрытия.
В их сторону никто не глядел, а потому внезапность была полная. Первые крики послышались, когда разбойники повыхватывали из-под одежды ножи и дубины, замахиваясь ими на встречных. Толпа в панике рассеялась. В несколько размашистых шагов нападающие добрались до намеченной жертвы – сановника в белой митре. Подсеченный ударом по ногам, он грузно рухнул на плитняк проезда и остался лежать, частично оглушенный, с занявшимся от удара дыханием. Головорезы, чиркая в воздухе клинками, с грозной руганью напустились на его спутников. Те порскнули кто куда, поднимая на бегу ризы, чтоб, упаси бог, не запнуться. Оказать сопротивление попытался лишь один, но от удара в лицо он отшатнулся, брызжа кровью из расшибленного дубьем носа. Мелькнувшая разбойная рука сдернула у него с шеи усыпанный каменьями крест на золотой цепи. Этот сановник тоже поспешил прочь. Минуты не прошло, как Виа Лата опустела – остались только нападающие и их несчастная, распростертая на земле жертва.
Долговязый шагнул к лежащему человеку и бесцеремонно пнул духовную особу в живот. Запутавшийся в своем одеянии церковник смог лишь свернуться в клубок и поднял руки, чтобы прикрыть ими голову. Дорогой плащ и черные мягкие туфли с него послетали, а парчовая риза скабрезно задралась до колен, открыв белые льняные чулки.
– Милостью Божией… – тихо прогнусавил он.
