Остров за островом - [17]
Поскольку за день песок раскаляется, крачкам не приходится сидеть на яйцах, они лишь регулируют температуру, то заслоняя яйцо от солнца, то переворачивая его, то смачивая водой.
Пиа лежала на животе с камерой; она никак не могла понять, как крачки узнают свои яйца, которые все выглядели совершенно одинаково. Однако на самом деле яйца не так уж похожи. Пятнышки на них разбросаны не равномерно. Но самым главным ориентиром служило место, куда было положено яйцо. Мы обнаружили, что если туда, где было яйцо, положить электрическую лампочку, то крачка будет насиживать ее с таким же успехом.
На проржавевшие сваи, бывшие когда-то частью причала, уселись отдохнуть, поболтать и пофлиртовать только что вернувшиеся с морских просторов крачки.
Инициатива к более близкому знакомству исходила от самца, который опускался рядом с понравившейся ему самкой, поворачивал к ней голову, широко раскрывал клюв, кивал и кланялся. Если его предложение милостиво принималось, самка засовывала свой острый клюв глубоко в глотку кавалера. Таким образом влюбленные крачки делятся супом из полупереваренной рыбы. Потом они несколько раз почистили друг о друга клювы и закивали белыми головками. Самец перепорхнул по другую сторону своей избранницы. Причем сделал это так изящно и грациозно, как умеет только самец крачки, и сватовство продолжалось.
«Шкипер К» давал сигналы к отправлению, но мы никак не могли оторваться от этого изумительного зрелища. Самец больше не сомневался в успехе — его избранница была готова соединиться с ним узами Гименея и лететь на Буш-Ки устраивать совместное жилье. Вскоре счастливые супруги отправились в шумные колонии Буш-Ки, где им предстояло подыскать себе свободную квартиру, обставить ее, снести яйцо, высидеть его и выкормить птенца, а потом снова пуститься в полет по морским просторам.
Барро-Колорадо —
Ноев ковчег в Панамском канале
Открывавшийся нашему взору Панамский канал купался в лучах солнца после пятичасового непрерывного ливня. Вдалеке из таинственных лесных дебрей белым облаком поднималась гора Дарьей. Вокруг прогалины в девственном лесу, на которой мы отдыхали, в листве цекропии еще шуршали капли дождя. На ветвях бальсового дерева пятнадцать промокших грифов, расправив крылья, сушили перья. Их черное оперение было похоже на измятые промокшие плащи.
Несколько десятков громкоголосых зеленых попугаев суетились в кроне, но грифы не обращали на них никакого внимания. Не реагировали они и на то, что время от времени на них падали куски колючей оболочки плодов, которые ели попугаи (они закусывали зернами бальсового дерева). Острыми клювами попугаи разрывали оболочку плода величиной с банан, внутри которого в ватообразной массе покоятся зерна.
Долетевший из-за мыса шум говорил о том, что какой-то пароход направляется из Тихого океана в Атлантический. Когда все судно отразилось в водах озера Гатуна, Пиа схватила бинокль.
— Шведский пароход! — закричала она. — Вон наш флаг! А они и не догадываются, что мы тут сидим и их видим!
На волнах от парохода, достигших нашего берега, закачалось большое серое бревно. Крокодил? Или кайман? Медленно двигая хвостом, рептилия поплыла через залив к крохотному островку Слотия.
Несколько дней назад мы посетили этот крошечный островок, размером в пятнадцать на десять метров, и по следу, оставленному на песке, видели, что тут побывало какое-то крупное пресмыкающееся, возможно, самка крокодила, которая вырыла здесь яму и отложила в нее яйца. А может быть, это была смарагдово-зеленая игуана, которая тоже разрывает песок, но, правда, не только для того, чтобы отложить собственные яйца, но и чтобы полакомиться крокодильими.
Самка крокодила всегда возвращается к своим яйцам и присутствует при вылуплении младенцев. Сырость и тепло песка обеспечивают благополучное высиживание, но самка всегда держится поблизости и нападает на того, кто раскрыл ее тайну.
И вот теперь, когда на воды Гатуна упали первые лучи тропического полумесяца, мы с дочерью спустились к нашей лодке и, стараясь не шуметь, поплыли к Слотии. Время от времени мы освещали поверхность воды карманными фонариками. Выйти на берег мы опасались, ведь самка крокодила, очевидно, находилась на своем посту, а мы не хотели мешать ей. В родильном доме шуметь нельзя.
Вблизи берега из воды торчали черные пни и из-за них было невозможно тихо маневрировать лодкой. Мы испытывали неприятное ощущение, будто нас со всех сторон окружает невидимая стража.
Ища с помощью фонариков, где можно проплыть, мы обнаружили, что на каждом пне ночует по одной маленькой зеленой игуане. Очевидно, они вечером приплыли сюда, покинув опасный по ночам берег. Абонируя каждая свой пень, они могли безмятежно спать до утренней зари. Когда же небо светлело, им приходилось скрываться в прибрежной траве от глаз хищных птиц, цапель и зимородков. Мы насчитали одиннадцать ящериц. Двенадцатая угодила в когти к сове. Я думаю, что эта сова каждую ночь добывает себе тут ужин, тогда как игуаны даже не подозревают об этой опасности.
Мы чуть не забыли про нашего крокодила, когда встретились с плывущей черепахой, которой взбрело в голову влезть в нашу лодку. Она напугала нас ничуть не меньше, чем ширококрылая летучая собака (а может, это был кровопиец вампир?), которая подлетела к светловолосой Пиа. В свете фонарика блеснули и тут же скрылись два рубиновых глаза. Через мгновение мы едва не столкнулись со старшим братом нашего крокодила, которого вовсе не устраивало быть застигнутым врасплох. Крокодил исчез в темноте, громко плеснув хвостом.
