Остров за островом - [11]

На бескрайних новых плантациях зреют апельсины и грейпфруты. В прошлом этот солнечный штат дал семьдесят процентов урожая всех цитрусовых США. Все больше и больше флоридской земли отводится под пастбища для скота. Продукты сельского хозяйства Флориды дают миллиард долларов прибыли. «Более 12 тысяч нью-йоркцев, спасаясь от смога, переехали в Порт-Шарлотт. На западном побережье Флориды вас круглый год ждут солнце и жара, низкие налоги!»

Ночью в мотеле «Сара Джо» мне снились раздавленные еноты, валяющиеся на обочинах дороги, сбитые автомобилями белохвостые олени. Мне грезились стаи черных грифов-индеек^{15}, игривое парение вилохвостых коршунов, занавесы из испанского моха — кулисы, за которыми разыгрывается таинственная игра…

Рассвет в раю

Юго-западный уголок Флориды, область примерно в 4900 квадратных километров, точнее треть Эверглейдса, в 1947 году была объявлена национальным парком.

В этот парк американские туристы могут попасть только двумя дорогами. Одна из них отходит от шоссе Тамайами — Трайл и ведет к бетонной пожарной башне, с которой наблюдают за птицами. Здесь туристы оставляют свои машины, взбегают на башню и тут же быстро спускаются обратно, ничего не увидев, кроме пустынных бесконечных зеленых прерий. А между тем у подножия башни в глинистой жиже среди охотящихся в воде цапель дремлют дюжины аллигаторов, но в жаркое время дня эти животные ведут себя незаметно.

К вечеру, особенно перед самыми сумерками, когда стаи ибисов и цапель тянутся к западу, из тени рощ выходят белохвостые олени, чтобы пощипать траву и утолить жажду. Медленно идет самка с еще пятнистым олененком. Она часто останавливается, настораживает уши и вертит головой, точно перископом. Олененок еще не думает о таящихся опасностях, он прыгает зигзагами, подскакивает над травой, кружит возле ивовых кустов.

Очевидно, самка с олененком намеревались подойти через кусты к озерку, чтобы напиться. Два больших аллигатора только этого и ждали; пока я готовил аппарат к съемке, они готовились к охоте. Один лежал, скрывшись в жидкой глине и повернув курносую морду в ту сторону, где должна была появиться добыча; другой лежал в воде и весьма нервничал (то, что он волновался, было видно по кончику его хвоста, которой почти неуловимо шевелился). Оба, конечно, нацелились на олененка — вдруг мать подпустит детеныша поближе к воде.

Неужели самка не чует грозящей в воде опасности? Может, сильная жажда толкает ее на безрассудство? Я чуть не вскрикнул, чтобы предупредить мать. Но мне было интересно, кто же из аллигаторов получит эту добычу? Будут ли они из-за нее драться? Как хватает аллигатор четырехногую жертву?

Вдруг за моей спиной неожиданно раздался шум. Оказывается, по моим следам полз третий аллигатор, совершавший прогулку по берегу. Он чуть не уткнулся носом мне в спину. Обнаружив в последнюю минуту, что путь блокирован, он громко хлестнул хвостом по кустам и плюхнулся в воду. Самка и олененок умчались прочь, голодные аллигаторы лишились лакомого кусочка, а я — кадров, которые встречаются далеко не каждый день.

Другая дорога, длиной в семь шведских миль, петляя по пустынным водяным прериям, идет к городу, носящему имя Фламинго, единственному городу на территории национального парка. От этого шоссе к различным достопримечательностям Эверглейдса ведут тропинки. По деревянным мосткам посетители переходят болотца, где охотятся змеешейки, пасутся лысухи и камышницы, дерутся канюки, ловят мелкую рыбешку змеи и подстерегают свою добычу аллигаторы. Животные быстро постигли, что люди на мостках для них не опасны, поэтому зрителям предоставляется неповторимая возможность наблюдать зверей в их естественной обстановке. Но для этого необходимо соблюдать тишину, а это не всегда удается, если путешествуешь в обществе добрых друзей.

Когда я в хомстедском мотеле «Анхинча» стал ночью собираться погулять по национальному парку, хозяйка гостиницы сообщила в полицию, что к ней лезут воры. В кромешной ночной тьме я объяснил шерифу, в чем дело. Тогда и ему тоже страстно захотелось послушать, как ревут аллигаторы, подавая голос самкам, и он решил пренебречь охраной порядка в городе, чтобы отправиться вместе со мной.

Звезды начинали меркнуть, утро постепенно окрашивало все в розоватый цвет. У моих ног плескалась не то рыба, не то болотная черепаха. Нетерпеливо свистела лысуха. Я направил микрофон на скрипучий голос арамы^{16}, или лимпкина, очень странной крупной болотной птицы, похожей на ибиса. Из-за своего жалобного крика, постоянно нарушающего ночной покой, эта птица получила прозвище «плакса». К сожалению, арама стала теперь большой редкостью. Она питается только крупными улитками, которые в результате осушения болот под помидорные плантации и дачные участки исчезли почти полностью.

Неожиданно на мое плечо опустилась чья-то рука. Я вздрогнул. Мудрено не испугаться, если ты поглощен ночными звуками и считаешь, что поблизости никого нет. Разговор велся шепотом, вернее, это был монолог.

— Прошу прощения. Я Кнюдсен, из Торонто. А можно сказать, и из Стокгольма. Я увидел, что на твоих камерах написано Стокгольм. Я шведско-датско-канадского происхождения, летом — каменщик, зимой — орнитолог-любитель. Вот уже два месяца живу тут, питаюсь фруктами и кислым молоком. Сказочное место, правда? Ты уже снял пестроклювую поганку? А чем ты сейчас занят? Ах, записываешь голоса!