Остров яблок - [50]

Уйти с поста руководителя «Моссада» ему пришлось сразу вслед за провалом операции с Калининым. Никаких тайн узнать не удалось, никаких стратегических высот не заняли. Правда, нашли клад, но это забылось. Погромы в Тель-Авиве и в Иерусалиме зачеркнули все достижения разведки. Мейр Гамер ушёл, но только из своего привычного кабинета, а не от дел. Осталась немалая сеть агентов во всем мире, прежде подчиненных лично ему. Остались паспорта на разные имена, секретные счета во многих банках – вполне достаточно, чтобы довести начатую партию до конца. Размен закончен, начался эндшпиль – борьба позиций, искусство мудрейших, где внешние преимущества не важны. Хватит одной пешки, раз уж они все повадились превращаться в ферзей.

+

Из мыслей Н. Куйбышева

Глас неба

Почему же так пахнет яблоками? Неужели я возвращаюсь туда, на остров? Но то было на пике, на самой верхушке моих способностей. Я был переполнен идеями, я много дней наслаждался памперо и мистралем, мне всё было по плечу. Сейчас я раздавлен и унижен, и любое воспоминание вызывает только ужас. Меня задушила депрессия. Кажется, она происходит из-за распухания мозга: не хватает какого-то там нейромедиатора, и мозг пухнет, вжимается в череп, мелкие сосуды перестают работать, и начинаются глюки, бед трип, небожественные видения, делирий, гадость, упадок. Невыносимо хочется уйти из этого мира.

Или это из-за воды? Мне не дают пить уже три дня. Или четыре? Я сбился со счёта, не догадался ставить на стене палочки при каждом очередном рассвете. Но ведь я могу не пить. Я много раз проходил это мнимое обезвоживание, и организм справлялся. Но там был ветер, а тут его нет… И распухают полушария, и чудится старуха с косой. Откроешь глаза – серая тень метнётся в сторону. Это она. Пока ещё уходит, но скоро, скоро… И всё равно пахнет яблоками. И такая длинная дорога между холмов, и она, на удивление, не асфальтовая, не бетонная, никакая из тех, что я видел. Она чуть шире простой тропы – так, чтобы можно было идти вдвоём, и покрыта мелким-мелким красным песком. Кое-где травка ползёт по этому песку; коротенькая, жёсткая, она не мешает, только глушит шаги, сохраняет тишь, величайшую тишь.

В царстве тишины только и спасёшься. Забывается всё… То, страшное, когда кругом лежали тела… И не хочется уже уходить с выбранной дороги, ни за что не хочется. Здесь любой предмет волшебен и будит сознание, и хочется бесконечно идти здесь, вдыхать яблочный аромат и думать… Где же я? И могу ли я познать эту область, прописать её в своей голове, выделить ей полку или ящик? Собственно, этот вопрос может звучать и проще: могу ли я вообще познать Вселенную? Есть ли единая теория, описывающая всё? Земные ученые столько лет бьются над созданием единой теории поля, но это только часть физики. А мыслящую материю вообще во внимание никто не принимает. Как будто одномоментное существование миллиардов мыслящих существ на статистику не влияет… Но мы же видим, видим, как попадают в резонанс, согласуются между собой разные познавательные импульсы, и рождается гений, человек, который слышит этот резонанс и переводит на обычный язык. Потом его убивают, это обычная практика.

Теперь я понимаю, почему книга, которую я должен найти, называется «О великих жертвах». Самые лучшие – непременно жертвы, и это понял мудрец из крымских степей. Вот какой породы я удостоен. Что ж, не пора ли к причастию, чтобы не нарушать общее правило… Коллективная воля, ты нас ведёшь… и того парня, кладоискателя… Да, я понял, всё именно так! Навязла в зубах проблема, и не моя она, и не его, но мы с ним вынуждены решать, и он смог сделать первый шаг. А я сделаю второй, уходя ли, под взмахом ли косы… Где она, та серая тень? Почему её не видно? Что такое? Сколько дней я не пил воды? Могу ли я говорить? О да, я говорю свободно, но где? Тут, на острове, или в каменном мешке, в горном селении, захваченный неизвестно кем неизвестно для чего?

Что же тут за среда, на Острове яблок? Тут, кажется, не существует температуры и нет движения воздуха. Листья колышутся потому, что я так привык и мне так спокойнее. Значит, если нет температуры, нет и химии, ничего не окисляется, не плавится и не испаряется. Нет и физики… Ничего нет, а я вдруг ожил, и больше не сжимается мозг, и не чудится страшное. И, кажется, рядом идёт кто-то. Кто бы это мог быть? Надюха? О нет, она уже не принадлежит мне, да и принадлежала ли когда… Это не она, это сухопарый, жилистый человек среднего роста, остроносый, с бородкой клином. Он идёт очень быстро, за ним не просто успевать. Постой, мудрец, раз уж и ты тут, расскажи мне о себе…

…Две тысячи пятьсот девяносто семь лет назад двадцатилетний сын царя Гнура, крепкий телом и умом, ловкий и быстрый на ногу, отправился в северные земли, на территорию нынешнего Урала. Два года длилось путешествие, и вернулся он оттуда обветренным, возмужавшим, покрытым шрамами. Самый глубокий шрам наискосок прочёркивал его живот, подобно канату перетягивая внутренности. Братья и отец, увидев след страшной раны, изумились. Как можно выжить человеку, разрубленному надвое? Он усмехался в ответ и говорил, что во всём виновато имя. «Ты, отец, назвал меня Анахарсисом, что значит «глас неба». И я не могу умереть, пока этот глас не войдёт в уши людей». Он узнал что-то в путешествии, услышал ли от встречных или сам понял, неважно. На нём лежала тень большой тайны, но объясняться с родными он не захотел.