Остров яблок - [47]

Потом ещё несколько человек оказались в каюте. Кажется, они сели на руки и на ноги. Кричали что-то грубое и резкое: не вставать, не разговаривать, не шевелиться! Потом профессора рывком подняли, завернули руки за спину и начали застёгивать наручники. Мешали часы на металлическом браслете, их дёрнули, сорвали, бросили на пол. Зеленцов вдруг увидел прямо перед собой лицо Николая с багровым рубцом на скуле, с дикими глазами. Ему тоже надевали наручники. Он не сопротивлялся, только что-то шептал одними губами. Что, что? «Не выдержу... Не выдержу… Простите».

И тут раздался крик. Боец, надевший наручники на Куйбышева, выпустил его, упал, покатился по полу. Сзади Зеленцова присел другой боец, громко скрипнув зубами. Всех, кто был в каюте, как будто ошпарило кипятком, обожгло, обварило, ударило чем-то горячим внутри, в голове. И профессор почувствовал, что сердце его лопается, а мозги вскипают. Красная пелена скрыла картинку. Слух умирает последним, и Зеленцов ещё успел услышать крики с палубы. Там тоже падали и кричали что-то предсмертное, страшное… Последнее, что он услышал, уже за гранью болевого шока, перед самым занавесом – вслух сказанное Николаем: не выдержал, простите…

+

Пусан, Южная Корея

28 июня 2011 г.

В этот день в Пусане оборвалась связь. В порту началась неразбериха: повисли компьютеры, встали автопогрузчики, на дорогах образовались заторы. Люди суетились, кричали, требовали от властей немедленных действий. Но что делать, как действовать – не знал никто, кроме нескольких одетых в штатское европейцев, приближавшихся на небольшой быстроходной яхте к «Гипатии». За борт выбросили надувные мешки для швартовки, предохраняющие от удара о другой борт. Двое ловко забрались на палубу рефрижератора, разложили трап, закрепили его над местом, где пришвартовалась яхта. По нему поднялись остальные. На палубе, в каютах и в трюме «Гипатии» лежали трупы. Четырнадцать человек команды: десятеро были блокированы в рубке, четверо на камбузе. И те, кто их блокировал, судя по форме – военизированная группа захвата, лежали тут же, рядом, у дверей. Смерть была страшной – в предсмертных судорогах люди бились о стены и пол, разбивали себе лица, ломали кости. Тела ещё не успели застыть, но над судном уже стоял душный трупный запах, как будто солнце грело мёртвую плоть целый день.

И только один человек был жив. За ним и приехали. Он сидел на полу в восьмиместной каюте. На нём были наручники, половина лица у него распухла, глаз заплыл. Он смотрел не отрываясь на старые часы в корпусе с облезшей позолотой, валяющиеся среди трупов. Когда его подняли и расстегнули наручники, он первым делом потянулся к часам. Взял их, прислонил к уху, послушал – идут.

Один из вошедших уверенно взял его за руку, завернул вверх рукав рубашки. Николай не почувствовал укола. Услышал только русское:

– Ты в порядке? Идти можешь?

Он посмотрел на тела, лежащие вокруг. Хотел сказать что-то – и не смог. Отвернулся в сторону, закашлялся. И пошёл к выходу.

Глава 8. НОВОЕ ИМЯ ДЛЯ БОГА

Из мыслей Н. Куйбышева

Кризис

Они не получили того, чего ждут. А ждали они, по слабости своей, Золотого века. Им много лет пудрили мозги. Обещания развешивали, как игрушки на ёлке, бегали серым волком по земле, летали шизым орлом под облаками. И обещания сверкали, и пахло праздником… Смотри, человек, говорили каждому, в мир пришла Техника. Мы вознеслись в космос, полетели над облаками, пересекли моря, расчертили планету, как собственный дворик. Мы придумали компьютеры. Мы стали говорить со всем миром сразу, и весь мир стал умещаться в кармане, только достань, нажми кнопку, только заплати пару сотен провайдеру. Впереди сияют новые горизонты, белоснежными пиками высятся слова «нано» и «фемто». Ещё немного – и не станет болезней, и не надо будет гнуть спину, и можно будет только хавать и смотреть на голые сиськи, и никто не пнёт под зад. Для этого рая уже и законы приготовили, и двери распахнули – приди, халява, приди.

Человек встал на пороге в новую комнату и кричит: ну же, включайте свет, тут лежит счастье, тут бессмертие, тут я сяду на позолоченный трон рядом с Богом и буду вкушать нектар, так включайте, чего ж вы ждёте! Включили тусклый фигасик под потолком. На тебе свет, чего орёшь… А в комнате – привычные средневековые штучки. Дыба для пыток. Плуг, чтобы пахать. Иконы, чтобы отвести душу. Немножко пареной репы, чтобы кушать. И совсем никакого золота. И Бога тоже не видно.

Точно так было со страной, которую я привык считать своей. Её апостолы объявили пришествие коммунизма. Миллионы фанатиков прониклись и ждали. Девяносто девять процентов ждали реального коммунизма, чтобы всем по потребностям, чтобы равенство и братство. Один процент самых умных ждал технического коммунизма: мы придумаем таких роботов, которые… мы построим такую ракету, которая… мы заглянем в нутро электрона, чтобы… И тут начинался стругацкий бред, ефремовский бред, наука как смысл жизни, инженер – новый мессия, искупающий грехи рода человеческого, всё чрез него начало быть, и без него ничего не начало быть. Другого люди не сподобились придумать, только переписывали евангелие с новыми персонажами и с тем же результатом.