Остров в степи - [5]
— Эх, хорошо! А если бы сюда еще одну хорошую котлету, то я бы…
Он не досказал, что бы он тогда сделал, но, должно быть, что-то веселое, потому что лицо его так и просияло.
Одна комната называлась лабораторией. В ней Павел Федотыч долго прилаживал медную трубку — микроскоп. Потом принес банку с жидкостью, достал этой жидкости на кончик ножа, состукал ее на стеклышко и подложил под микроскоп. Проделывая все это, он напевал новую трудную песню: «Чижик-чижик, где ты был? На Фонтанке ножки мыл…»
Но вот лицо его вытянулось. Песня оборвалась. Наверное что-нибудь интересное увидел на стеклышке. В комнате стало тихо-тихо.
Немного погодя стали приходить служащие на работу.
— Доброе утро, Павел Федотыч! Вы уже здесь?
— Ого, какая вы ранняя пташка! Здравствуйте, Павел Федотыч!
— Павел Федотыч, можно подумать, что вы здесь и ночуете.
Маленький человек, не отрываясь от трубки, серьезно отвечал им:
— Да, да. Доброе утро. Совершенно верно — ранняя пташка. Да, чижик-пыжик… А? Что? Где я был, спрашиваете? В торпаннике! Знаете, Пальма плохо себя чувствовала.
Вдруг где-то в конце коридора послышались твердые, четкие шаги. Павел Федотыч прислушался, но было уже поздно. На пороге появилась статная порывистая женщина.
— Павел, — сказала она непреклонно, — ты хуже всякой свиньи!
— Я понимаю, Наташечка. Прости, что не предупредил. Видишь ли, Наташечка, дела всякие, неприятности. Родился буб…
— Родился буб, — прервала Наталья Александровна. — А что у тебя дочка праздновала день рождения, на это тебе наплевать. Главное, хоть бы уж не обещал. Мы бы не ждали, не было бы слез.
— Она плакала?
— Конечно. Обидно же! «Мама, говорит, он, наверное, своих антилоп любит больше, чем меня».
— Но ты объяснила бы ей, что я…
— Что же я ей объясню, когда она права? Я и сама так думаю.
Павел Федотыч нахлобучил свою ушастую шапку и понесся домой.
II
Варя одевалась, стоя ногами на подушке. Когда вошел отец, она сделала оскорбленное лицо и сказала, как мать:
— Пришел. Вон тебе пирожок, от рождения оставила. Ешь и иди опять целовайся со своими антилопами.
— Варечка! Я вчера хотел пораньше вернуться, но…
— Не ври, не ври. Ты не можешь от них оторваться.
— Да кто тебе такие глупости говорит?
— Мама. Она уж знает. Ты мне не отец, ты своим антилопам отец. Ты только их одних любишь.
— Неправда, я и тебя тоже люблю, Варя.
— Не ври, не ври. Ты про нас совсем забыл. Мама переведется служить в Москву, и мы от тебя уедем. Я там буду ходить в школу.
Павел Федотыч наморщил лоб и серьезно сказал:
— Нет, Варюша, это вы напрасно на меня обиделись Ты вот любишь лепить из глины всяких животных: верблюдов, уток, коров, свиней. Любишь ведь, да?
— Люблю. Я вчера еще пять штук слепила.
— Ну вот, видишь! И я люблю. Только у тебя игрушки, а мы лепим настоящих, живых.
— Как лепите? — удивилась Варя. — Вы же работаете?
— Ну, что же! Это и есть наша работа. Мы все, весь поселок, выводим новых животных. Ты подумай, разве это не интересно? Если бы ты работала, работала, и вдруг у тебя получилась бы маленькая антилопочка или страусенок, или бычок? Настоящие, чтобы умели бегать и кричать…
— Конечно интересно. Так бы и я согласилась. — Тут ей показалось, что она слишком быстро сдалась. — Только ведь я леплю не обыкновенных животных. У меня корова, небось, с петушиным хвостом. А лошадка с горбом, знаешь — как в сказке «Конек-горбунок».
— А зачем тебе это? Для чего ты их уродуешь?
— Вот тебе раз! — Варя даже бросила одеваться. — Ничего ты не понимаешь. Ну, что хорошего, если лошадка без горба? Такие у всех есть. А я, брат, леплю таких, что ни у кого не бывает.
— Ага, теперь я тебе скажу: не ври, не ври. У нас почище твоих есть. Вот сегодня ночью родилась коровка. Мы ее назвали, как тебя, Варюшкой. У нее как раз большой горб. На днях должна родиться другая, еще интересней: у той вокруг всего тела внизу будет длинная шерстяная юбка. А какие лошади у нас! Они хоть не горбатые, но зато у них на ногах браслеты, а по телу — красивые черные ленты. А где ты видала таких лисиц, чтобы они были наполовину собаки? А овцы…
— Подожди. Зачем вам это? Для чего вы уродуете их? собезьянничала Варюшка.
— Вот именно, что не уродуем, — улыбнулся Павел Федотыч. — Ты своим приделываешь хвосты и горбы так, просто, чтобы было не похоже на старых. А у нас все это не зря делается. Вот хоть эту Варюшку возьми. У нее в горбе запас жира. Солнце летом выжжет пастбище. Обыкновенные коровы будут худеть и пропадать, а она будет жить этим запасом. Да что горб! Это пустяки.
— У Варюшки есть вещи поинтереснее. Хочешь, я расскажу тебе?
— Расскажи.
— Ну вот, в Закавказье, в горах, есть такая местность. Там раньше не могла жить ни одна корова. Привезут какую-нибудь, она попасется на тамошней траве и через неделю сдохнет А ведь нельзя же совсем без молока жить. Стали люди изучить, почему это коровы дохнут. Оказалось, что все дело в траве. В ней прячется такая болезнь пироплазмоз, и вытравить ее оттуда ничем нельзя. Тогда услыхали, что в Индии есть горбатые коровы — зебу, они не боятся пироплазмоз. Сейчас же поехали туда и привезли несколько таких коров. Эти уже не дохли от травы. Но вот беда — оказалось, что они дают очень мало молока: одну чашку в день. Вот тут-то и пригодилась наша работа. Мы взяли и смешали зебу с красно-немецкой коровой.
