Остров в степи - [2]
Разглядев или разнюхав Павла Федотыча, все антилопы моментально успокаивались: этот маленький, решительный человек был им очень хорошо знаком.
Не доходя трех станков до конца коридора, Павел Федорыч замедлил шаги. Он заговорил каким-то особым, добрым, ласковым голосом — так, как говорит мать с больным ребенком.
— О-о-о! О-о-о! Ну, как твои дела, голубушка?
В дальнем углу у станка стояла коричневая худая антилопа. У нее были неимоверно тонкие высокие ноги, длинная глупая морда. На плоском, лбу торчали короткие извилистые рога. Глаза она исступленно таращила, как будто ее собирались резать. При каждом движении Павла Федотыча она широко раздувала ноздри и вздрагивала. Казалось, что она вот-вот закричит пронзительно и громко.
— О-о, не бойся, не бойся, глупая, — уговаривал ее Навел Федотыч, осторожно подбираясь к бубаленку. Желтенький и длинноногий, как мать, новорожденный бубаленок лежал па подстилке, вытянув ножки.
— Здоровенький, — радостным шопотом сказал Сашко. — Как только родился, так и стал сразу продувать свои ноздри.
— Что-то нехорошо он лежит, — ответил Павел Федотыч Они должны лежать на животе, а ноги подбирать под себя, чтобы можно было каждую минуту вскочить и удрать.
Сашко пригляделся внимательно к маленькому и сказал тревожным голосом:
— А ну, давайте зайдем скорей.
Бубалиха захрапела и кинулась на стену. Павел Федотыч дотянулся до задних ножек бубаленка, взял их в руку и потащил к себе. Бубаленок вяло, как тряпка, заскользил по соломе.
— Ой, мамочка моя! — вскрикнул Сашко и схватился за голову.
Бубаленка вытащили в коридор и дверь в станок заложили задвижкой.
— Ну, видишь вот, Сашко?
— Вижу, Павел Федотыч. Верите ли? — так бы и плюнул себе в рожу. Ясно: матка молодая, первый теленок, тянулся сосать, она и вдарила его.
— Да ничего этого не было, — лениво вмешался в разговор Микола. — Я же тут был; так это он, сдох, да и все.
Эти неторопливые, вразвалочку слова хлестнули Павла Федотыча словно кнутом. Глаза его загорелись и на минуту сделались такими же, как у бубалихи.
— Да ты понимаешь, что для нас значил этот маленький бубаленок? Ведь мы потратили три года на то, чтобы его вывести! Ты сам со всеми твоими потрохами не стоишь трудов, которые пошли на него. До сих пор бубалы нигде не размножались в неволе. Мы первые добились от бубалихи приплода, а ты взял и сгубил его своей цыгаркой. Если бы…
Павел Федотыч безнадежно махнул рукой и быстро добавил:
— Утром пойдешь в рабочком и скажешь, что я тебя уволил.
Парень упрямо глядел на свои чоботы. Сашко держал мертвого бубаленка. Было очень тихо.
Вдруг в самом конце коридора раздался какой-то угрюмый, зловещий рев. Микола вздрогнул, попятился и опрокинул сзади себя ведро. Оно с грохотом покатилось по полу.
Во всех: станках заметались самочки. Самцы забарабанили рогами в загородки. Послышались беспокойные фырканья и храп.
— Ну, ну, без паники! Осторожнее! Тише! Не надо ведро оставлять под ногами.
Спокойным, размеренный голос Павла Федотыча сразу расставил всех по местам. Парень поднял ведро и понес его в конец коридора, где для него был специальный крючок.
Вдруг снова страшный рев пригвоздил его к месту. Микола вобрал голову в плечи, глянул направо — и совсем остолбенел. Из предпоследнего станка тянулась к нему огромная косматая морда. Широкий раздавленный нос, вместо ноздрей большие круглые ямы. Глаза хитрые, косые. Над ними — рога, а над рогами — щетинистая грива.
Морда веселилась. Она открывала пасть, скалила зубы. Из нутра ее выходило мрачное басистое мычание.
Павел Федотыч и Сашко заметили, как перепугался Микола. Они подошли к чудовищу, и сердитое, грозное лицо Павла Федотыча опять сделалось добрым.
— Ах, это ты, Кокеточка? Смотри, Сашко: мы говорили шепотом, а она все-таки узнала нас и позвала. Кокетка, Кокеточка, ах ты — дуреха, Ну, ну, поди сюда!
Он просунул, сквозь решетку руку. Чудовище игриво потерлось о нее головой и тем же противным голосом, только совсем тихо, замычало: М-мам-мм.
— Ты что это сдрейфил? — спросил Миколу Сашко. — Это же гну. Антилопа такая — гну. Кокетка.
— Да я сам ее кормил и поил двадцать раз, а тут, чорт ее… померещилось… Дюже страшная она. Як сатана.
— Сашко! — позвал Павел Федотыч. — Ты обрати на нее внимание. У нее тоже вот-вот должен быть детеныш.
— Слушаю, Павел Федотыч. С бубаленком — это верно, не доглядели. Но теперь вот увидите: неделю спать не будем, а этот гнусенок вам будет живехонький и невредимый. Да и бубаленка второго… Сразу, как родится, отберем его у матери. Я его лучше из соски выкормлю.
— То-то, Сашко. Ведь мы было выдвинули тебя к премированию, как лучшего ударника. А теперь… я уж и не знаю. Придется объявить тебе выговор.
— Объявляйте, Павел Федотыч, моя вина.
— Ну, вот что. Бубаленка сдайте в препараторскую. Пусть его там осмотрят как следует и измерят. Череп и шкурку пусть сохранят. А за бубалихой присмотрите, как бы она тут без него не натворила чего-нибудь.
Павел Федотыч последний раз скользнул хмурым взглядом по бубаленку и вышел из антилопника.
