Остров в глубинах моря - [147]

— Кто тебе сказал об этом, сынок? — спросила Тете, не очень хорошо представлявшая себе, что такое снег.

— Мой профессор, Харрисон Кобб.

Тете поняла, что спорить с ним бесполезно, так как карты были брошены пятнадцать лет назад, когда он в первый раз наклонился поцеловать личико новорожденной девочки — Розетты.

— Не волнуйтесь, мы справимся, — прибавил Морис. — Но нам нужно ваше благословение, maman. Мы не хотели бы сбежать, как воры.

— Мое благословение с вами, дети, но его недостаточно. Пойдемте спросим совета у отца Антуана, он хорошо разбирается в делах и этого мира, и того, — подвела итог Тете.

И они отправились сквозь февральский ветер к домику капуцина, который только что закончил свой первый за день благотворительный поход и прилег отдохнуть. Он принял их безо всякого удивления, потому что ждал с тех самых пор, как до него стали доходить разговоры о том, что наследник состояния Вальморенов задумал жениться на мулатке. А так как он всегда знал обо всем, что происходит в городе, его верные прихожане полагали, что сам Святой Дух нашептывает ему новости. Он угостил их своим вином для причастия, густым, как лак.

— Мы хотим пожениться, mon pére, — объявил Морис.

— Но ведь существует такая маленькая деталь, как раса, не так ли? — улыбнулся монах.

— Мы знаем закон… — продолжил Морис.

— Вы совершили плотский грех? — прервал его отец Антуан.

— Как вы можете этому верить, mon pére? Даю вам слово кабальеро, что девственность Розетты и моя честь нетронуты, — смущенно проговорил Морис.

— Какая жалость, дети мои! Если бы Розетта лишилась своей девственности, а ты желал бы возместить причиненный ущерб, я был бы просто обязан поженить вас, чтобы спасти ваши души, — пояснил им святой.

Тогда подала голос Розетта — в первый раз с ночи бала «Синей ленты».

— Это будет исправлено сегодня же ночью, mon pére. Считайте, что это уже случилось. А теперь, пожалуйста, спасите наши души, — сказала она, покраснев, самым решительным тоном.

Святой обладал замечательной гибкостью, позволявшей ему обходить те правила, которые он считал неудобными. С той же детской дерзостью, с которой он бросал вызов Церкви, обходился он и с законом, но до сего момента ни одна власть — ни религиозная, ни светская — не рискнула призвать его к ответу. Он вынул из ящика бритвенный нож, смочил лезвие в стакане с вином и велел влюбленным поднять рукава и протянуть ему одну руку. Не колеблясь он сделал надрез на запястье Мориса, да так ловко, словно совершал эту операцию не единожды. Морис охнул и стал зализывать порез, а тем временем Розетта протягивала свою руку, сжав губы и закрыв глаза. Потом монах соединил их руки, нанеся кровь Розетты на ранку Мориса.

— Кровь всегда красная, как видите, но если кто-то будет спрашивать, то теперь ты сможешь сказать, что у тебя она черная, Морис. Таким образом, свадьба будет законной, — пояснил монах, отирая бритву рукавом, а Тете уже рвала свой платок, чтобы перевязать им запястья.

— Пошли в церковь. Там мы попросим сестру Люси, чтобы она выступила свидетелем этого бракосочетания, — сказал отец Антуан.

— Минуточку, mon pére, — остановила его Тете. — Мы еще не решили одну проблему — то, что эти двое наполовину брат и сестра.

— Да что ты говоришь, дочь моя! — воскликнул святой.

— Вы знаете историю Розетты, mon pére. Я рассказывала вам, что месье Тулуз Вальморен — ее отец, и также вам известно, что он же — отец Мориса.

— Я забыл. Меня подвела память. — Отец Антуан рухнул на стул, совсем убитый. — Я не могу поженить этих детей, Тете. Одно дело — обойти законы людей, которые часто абсурдны, но совсем другое — ослушаться Божьего закона…

Они, понурив голову, вышли из домика отца Антуана. Розетта едва сдерживала слезы, а Морис, расстроенный, поддерживал ее за талию. «Как бы я хотел помочь вам, дети мои! Но не в моей власти сделать это. Никто не может поженить вас на этой земле» — таким было грустное прощание святого. Пока безутешные влюбленные едва передвигали ноги, Тете шла в двух шагах позади них, размышляя над тем ударением, с которым отец Антуан произнес последнее слово. Может, ничего и не было, просто ее ввел в заблуждение тот галопирующий акцент, с которым этот испанец говорил по-французски. Но фраза все-таки казалась ей непростой, и она вновь и вновь слышала ее, как отзвук ударов своих босых пяток по брусчатке площади, пока от такого количества повторений вдруг не поняла ее тайный смысл. Она повернулась и направилась к казино «У Флёр».

Они шли почти час и когда приблизились к скромной двери игорного дома, то увидели целую вереницу грузчиков с мешками провизии, за которыми наблюдала Флёр Ирондель, записывавшая каждый тюк в свою бухгалтерскую книгу. Женщина ласково, как всегда, встретила их, но не могла ими заняться и показала жестом, чтобы проходили в гостиную. Морис понял, что это место с довольно сомнительной репутацией, и ему показалось очень странным, что его maman, всегда столь озабоченная приличиями, ведет себя там как у себя дома. В этот час, при жестоком дневном свете, со своими пустыми столами, в отсутствие клиентов, кокоток и музыкантов, без дыма, шума, запахов духов и ликеров, гостиная выглядела бедным театром.