Остров в глубинах моря - [141]

Морис ни на кого не глядел. Одна только мысль, что девочки эти выставлены напоказ как предложение для утех белых, приводила его в болезненное состояние. Он потел, в висках стучало как молотком. Его интересовала только Розетта. С тех пор как несколько дней назад он сошел по трапу на берег Нового Орлеана, он только и ждал этого бала — чтобы встретиться с ней, как они и договорились в своей секретной переписке, но, так как не виделись они уже очень давно, юноша опасался, что они не узнают друг друга. Однако инстинкт и вскормленная среди каменных стен бостонского колледжа ностальгия позволили Морису с первого взгляда понять, что горделивая девушка в белом, самая красивая в этом зале, — это и есть его Розетта. Когда он наконец смог сдвинуться с места, ее уже окружили три или четыре претендента, которых она внимательно разглядывала, пытаясь угадать того единственного, кого она хотела увидеть. Она тоже с большим нетерпением ждала этого момента. С самого детства она скрывала свою любовь к Морису под покровом двойственности, оберегала ее, маскируя сестринскими чувствами, но теперь уже решила отбросить притворство и открыться. Этот вечер должен был стать моментом истины.

Морис подошел на негнущихся ногах, расчищая себе дорогу, и предстал перед Розеттой. Глаза его горели. Мгновение юноша и девушка смотрели друг на друга, ища того, кого помнили: она — худого, скорого на слезы мальчика с зелеными глазами, который хвостом ходил за ней в детстве, а он — девочку-командиршу, которая потихоньку забиралась в его постель. И вот они встретились на горячем пепле своей памяти и в одну секунду вновь стали сами собой: Морис — без слов ожидает, дрожа, а Розетта — нарушая все нормы, сама берет его за руку и подводит к танцевальной площадке.

Сквозь белые перчатки девушка ощутила необычный жар, исходивший от кожи Мориса. Этот жар пронизал ее от макушки до пят, словно она влезла в печку. Она почувствовала, что у нее слабеют ноги, остановилась и вынуждена была опереться на его руку, чтобы не упасть на колени. Первый вальс они даже не заметили: они не успели ничего сказать друг другу, только касались друг друга и измеряли друг друга взглядами, бесконечно далекие от всех других пар. Музыка умолкла, а они, ничего не замечая, все продолжали кружиться, как глухие, пока музыка не зазвучала вновь и им не удалось попасть в ритм. К тому времени уже несколько человек поглядывали на них с усмешкой, и Виолетта Буазье поняла, что появилось нечто, что представляет угрозу строгому этикету праздника.

С последним аккордом один молодой человек, самый смелый из собравшихся, подошел к ним, чтобы пригласить Розетту на танец. Она этого даже не заметила, все еще не отрываясь от руки Мориса, не отводя взора от его глаз, но мужчина настаивал. Тогда Морис, казалось, очнулся от сомнамбулического транса, быстро повернулся и оттолкнул чужака так неожиданно, что тот пошатнулся и упал на пол. Общий возглас удивления и испуга парализовал музыкантов. Морис пробормотал извинение и протянул упавшему руку, чтобы помочь ему подняться, но оскорбление было слишком очевидным. Два друга молодого человека уже вышли на площадку и встали перед Морисом. Прежде чем хоть кому-то удалось сформулировать вызов на дуэль — а этот способ выяснения отношений был в подобных ситуациях самым обычным, — вмешалась Виолетта Буазье, пытаясь снять напряжение своими шутками и постукиванием веера, а Санчо Гарсиа дель Солар твердо схватил за руку племянника и повел его в столовую, где мужчины постарше уже снимали пробу с лучшего, что было в креольской кухне.

— Что ты творишь, Морис! Ты что, не знаешь, кто эта девушка? — спросил его Санчо.

— Розетта, кто же еще? Я семь лет ждал, чтобы увидеть ее.

— Ты не можешь танцевать с ней! Танцуй с другими, есть несколько очень хорошеньких, и, как только выберешь, я позабочусь обо всем остальном.

— Я пришел сюда только ради Розетты, дядя, — внес ясность Морис.

Санчо глубоко вздохнул, наполнив грудь воздухом, смешанным с сигарным дымом и сладким ароматом цветов. Он не был готов к такому повороту событий и никогда не думал, что именно ему придется открыть Морису глаза, и тем более к тому, что это столь мелодраматическое объяснение произойдет в таком месте и с такой поспешностью. Он догадался об этой страсти еще тогда, когда в первый раз увидел его рядом с Розеттой на Кубе в 1793 году, куда они приехали, спасаясь бегством из горящего Ле-Капа, в рваной одежде и с пеплом в волосах. Тогда они были еще малышами и ходили, держась за руки, напуганные пережитым кошмаром, но уже бросалось в глаза, что они связаны ревнивой и напряженной любовью. Санчо не мог только понять, как этого не замечали все остальные.

— Забудь о Розетте. Она — дочь твоего отца. Розетта твоя сестра, Морис, — выдохнул Санчо, сосредоточенно глядя на носки своих сапог.

— Я это знаю, дядя, — спокойно ответил юноша. — Мы всегда это знали, но это вовсе не помешает нам пожениться.

— Ты, верно, помешался, сынок! Это невозможно!

— Мы еще посмотрим, дядя.

Гортензия Гизо никогда и мечтать не смела, что Небо избавит ее от Мориса без ее собственного прямого вмешательства. Она пестовала свою злобу, задумывая различные способы устранения пасынка, — единственные грезы, которые позволяла себе эта практичная женщина: ничего похожего на то, в чем можно было бы признаться на исповеди, потому что эти гипотетические преступления были всего лишь мечтами, а мечтать — не преступление. Она столько сил потратила на то, чтобы отдалить его от отца и заменить своим собственным сыном, которого так и не смогла родить, что, когда Морис потонул сам, оставив ей полную свободу распоряжаться по своему разумению собственностью мужа, она почувствовала себя слегка разочарованной. Она провела эту бальную ночь на своем королевском ложе, под балдахином с ангелочками, которое так и возили туда и сюда каждый сезон — из городского дома на плантацию и обратно. Ворочаясь с боку на бок в бессоннице, она думала о том, что вот сейчас Морис выбирает себе наложницу, а это верный признак того, что он уже оставил позади отрочество и полностью вступает во взрослую жизнь. Ее пасынок стал мужчиной и, конечно же, начнет заниматься семейным бизнесом, а вместе с этим уменьшится ее власть, потому что ее влияние на него, в отличие от мужа, не распространялось. Больше всего она боялась, что он начнет копаться в бухгалтерских книгах и станет ограничивать ее траты.