Остров ужаса - [15]

Я долго стоял на коленях, благочестиво молясь Господу, избавившему меня от этой проклятой товарки, и выражал свою благодарность во многих обильных, непосредственных и признательных излияниях; и даже когда я был более не в состоянии подобрать подходящие фразы, я продолжал стоять на коленях с закрытыми глазами, ибо благодарность переполняла мое сердце и бессловесно летела к небесам — изливаясь, возможно, на языке более сладостном, нежели те жалкие слова, что мог найти и сплести в молитве простой человек наподобие меня. Наконец, облегчив душу этими благодарениями и слезами, я поднял глаза и увидал перед собой стоявшего на четвереньках волосатого человека, с почтением глядящего на меня. Когда наши взгляды встретились, он пустился гарцевать, точно жеребенок на пастбище, после опустил лицо в землю и положил мою руку себе на голову, что заставило меня задуматься: уж не принял ли он меня за священника и не искал ли моего благословения? Я понял, что он видел меня молящимся и потому, быть может, ошибочно решил, будто я священник.

— Я не священнослужитель, — воскликнул я, — а всего лишь Сайлас Фордред, шкипер из Хайта, потерпевший кораблекрушение у этого проклятого острова несколько месяцев тому.

Волосатый человек ничего не сказал, но вместо того принялся издавать странные звуки в манере лесных зверей и делать руками жесты, точно работорговец.

Он еще раз прижал мою руку к своей голове и намеревался было коснуться щекой моих ступней, однако я с некоторым гневом поднялся на ноги.

— Волосатый человек, — сказал я, — ты немногим лучше дурака! Веди себя, как человек, а не как собака, каковую только что отхлестали.

Вслед за этим он вновь и несколько дольше гарцевал от радости, после указал сперва на свои глаза, затем на чертог с распахнутой настежь дверью, где недавно исчезла ведьма.

— Значит, ты видел, как она кувырком полетела туда? — спросил я. — Славно проделано, не правда ли, голый человек?

Распознав веселье в моем голосе, он опять счастливо помчался ко мне, но я, немного устав от столь явных выражений радости, сильно огрел его по ребрам, так что он успокоился, хотя и не слишком. После того, как я прибег к этой мере, он стал держаться от меня на безопасном расстоянии и, хотя в уголках его глаз то и дело проступала улыбка, он не осмеливался приближаться к моим ногам либо кулакам, покуда радость его не сделалась менее бурной.

Спустя некоторое время я направился в замок, дикарь же следовал за мной по пятам.

В тот день я победил Ведьму из Башни, и присутствие спутника, пусть даже не говорившего на человеческом языке и вдобавок заросшего от макушки до пят волосами, вселяло в меня новые надежды и отвагу; и я настолько воодушевился, что решил тотчас, покуда во мне не иссякло новонайденное мужество, подняться по лестнице на башню и попытаться одолеть чудовище с нечестивыми глазами, что пряталось за портьерой, как я одолел ведьму, его подругу.

Я читал повесть о Давиде и Голиафе и хотел расправиться с тем дьяволом так же, как иудейский псалмопевец поступил с филистимлянином; однако же, не располагая ни пращой, ни камнем, я запасся тяжелым железным молотком, каковым собирался запустить в голову злодея в тот момент, когда волосатый человек по моему приказанию отдернет портьеру.

Бесшумно, стараясь не выдать себя и тем не предупредить заранее черноволосого колдуна, мы поднялись по лестнице и, отдышавшись, вошли в дверь башенной комнаты. В этом пустынном помещении царила глубокая тишина; в дальнем конце, как и прежде, поперек комнаты свисала от потолка до плит пола тяжелая портьера красного шелка. С немалым трудом, используя множество жестов, я объяснил своему новоявленному союзнику, что ему следует сделать, и по моему сигналу портьера была отдернута, и я поспешно, прежде чем зловещий лик успел обрести надо мной власть, со всей силы бросил в него молоток. Но едва выпустив рукоять, я ощутил превеликий страх и закрыл глаза, гадая, к каким ужасным последствиям способно привести мое нападение.

Я простоял в темноте немало долгих секунд, ожидая, что башня закачается и обрушится; о да, я представлял себе и еще более необычайные и губительные события и несчастья, однако в тишине раздавался лишь один звук: то падал дождь из осколков разбитого стекла, что напомнило мне о зеркале, разбитом утром. Я открыл глаза и за портьерой, каковую продолжал держать волосатый человек (лицо его в тот миг являло чудную картину разнообразных переживаний) не увидал ничего, помимо пустого пространства, под коим большими буквами было написано: «ДИГО РОДРИКОВЕЗ» — тогда как на полу комнаты лежали тысячи осколков стекла. Склоняясь над ними, я осматривал их с большим удивлением. То были, в большинстве своем, осколки зеркала, и в глубинах их я видел отражение своего лица; другие отображали клочки черного бархата, а в одном вырисовывалось ухо и жуткий глаз черного человека, что нагнал на меня в тот день столько ужаса. Я отложил эти осколки стекла в сторону и задумался; все это время волосатый человек стоял передо мной в восхищении, страхе и молчании.

— Знай же, покрытый шерстью человек, — сказал я наконец, — что это было зеркало, во многом похожее на то, в коем я видел отражение своего лица нынче утром, и в него некогда заглянул тот демон; одним Небесам ведомо, кто он и где скрывается. Его нечестивый взор, отраженный в этом зеркале, приковал меня к месту и заставил окаменеть несколько часов тому. Однако же я видел не настоящего человека, но тень, сотворенную черной магией и колдовскими искусствами. Ведьма, хвала Господу, поплатилась за свои злодеяния, и на острове этом надолго исчезло колдовство!