Остров традиции - [55]

Вдоль пёстрых щербатых стен дефилировали давно не глаженые полицейские, рыскало озабоченное население. В его нестройные ряды незаметно внедрился гость с далёкого Острова. Смотрелся он как самый заурядный гражданин: мастер из металлоремонта или преподаватель черчения в ремесленной школе.

А что плохо одет – знать на толкучку пошёл, не в театр. Театры закрыты, и одежонка пообносилась на всех поголовно. Власть предержащие и претенденты на оную – не в счёт.

А что небрит – так ты поди достань хорошее лезвие в этом царстве-государстве, а если достал, жди гостей со стилетами да кастетами, они не ошиблись адресом, твои выскобленные щёки исчерпывающе характеризуют твой образ жизни.

А что с тележкой да с рюкзаком – так мало ли какой сюрприз ожидает среднестатистическую сволочь на улицах города. А вдруг приятный? Скажем, ящик самогона из-под полы?

А что задумчив – велика важность, в наше время есть о чём задуматься.

Время от времени он изучал замызганный клок бумаги и рассеянно озирался по сторонам. Вот это был немножко криминал: сограждане, повинуясь инерции, натыкались на оттопыренный горб и двигали кулачищами промеж кривых лопаток. К счастью, пустой рюкзачишка несколько амортизировал толчки и тычки.

У самого невзрачного из элитарных обиталищ Конрад опять затормозил и с особой тщательностью обнюхал бумажку с адресом.

Тут.

Ну и что теперь? Семь лет прошло, не семьдесят, Конрад не Лотта, этот дрянной городишко – не Веймар, и вообще аналогия неправомочна.

Опять мазохизм, дружок? Повторение пройденного?

Да как сказать… Перед доблестной чекисткой собрался предстать вестник из её кошмарного прошлого. Он всё взвесил, рассчитал, соответствующим образом настроился. Шанс удостоиться аудиенции, для обоих не обременительной, представится тогда, когда наступит кошмарное настоящее, в сравнении с которым кошмарное прошлое не столь кошмарно.

В прошлом этим приземлённым девочкам казалось, что только на страницах газет постреливают и взрывают – а газеты можно не открывать. Странные были времена: соседу справа, пятидесятилетнему научному сотруднику вся страна казалась огромным митингом, соседям слева, сорокалетней супружеской чете пролетариев – сплошным пустым магазином, детям соседа справа, выпускникам вузов – сплошным полем чудес, где спеют колосья, налитые деньгами, а детям соседа слева – сплошным полем боя.

Так что любой мог построить свою модель окружающего мира – в зависимости от запросов и интересов. В частности, для очень большой категории женщин разного возраста и интеллекта мир представлялся водоёмом, где резвятся на свободе будущие доходные и надёжные спутники жизни, и надо без устали закидывать свою удочку, авось да клюнет. Авось клюнет такой, за спиной которого, как за бетонной стеной можно строить новую модель мира по своему вкусу, модель удобоваримую и безызъянную – отныне ты защищена, обеспечена, устроена.

И вот настало время унификации индивидуальных представлений о мире, о родимом крае. Когда школы и улицы превратились в арены побоищ – не только дети мимолётных знакомых, но и твои собственные возвращаются домой с пробитыми черепами; когда свой дом перестал быть крепостью, грабители чистят не только соседские квартиры, но и твою собственную; когда, наконец, доходные и надёжные мужья приползают по вечерам с огнестрельными ранениями, стало ясно: туземные мужья, невзирая на доходность и надёжность, уже больше не стенка, не опора, не защита. Таковой может стать только зарубежный муж, но в нашем водоёме, как на грех, эта рыбка попадается всё реже.

И уж совсем не на что рассчитывать, когда муж – офицер Безопасности. Он и дома почти не бывает, и всё время под Богом ходит. Воленс-ноленс помянешь добрым словом минувшие дни.

Поэтому больше всего занимал Конрада вопрос, где и как проявиться-объявиться. Заявиться, обвалиться как снег на голову не выйдет – в партерах казённых жилых домов сидят бравые вооружённые вахтёры. Караулить человека во дворе, пока он с работы не придёт, нудно, томительно и тоже стрёмно: привлечёшь внимание пенсионеров на лавочках; стукнут, куда надо, а тебе туда вовсе не надо. К тому же, у человека может быть выходной или отпуск по второй беременности, хотя вряд ли, какие нынче в Органах выходные, какие беременности?

Всё же спокойней будет сперва позвонить… вон телефон-автомат на углу. Конрад добрёл до него, снял трубку, начал, сверяясь с бумажкой, набирать номер… ввв… этого ещё не хватало.

Он почуял, как вдруг внутри него проснулся порядком забытый в армии особый страх – страх перед отсосом, перед плевком в обнажённую душу, страх, что всё будет не так, как надо бы… что с ним поступят, как поступали прежде – невзирая ни на что. Очень захотелось по-большому.

Э, а где же гудок? Конрад постучал по трубке, дунул в неё. Конечно же – телефон сломан! Какое облегчение, ффу!..

Послонялся-покантовался, нашлась ещё одна телефонная будка. Её совсем недавно разбили. Рядом недвижим лежал тот, кем её разбили.

Проверив, цел ли сам аппарат (дудки!), Конрад крепко задумался. Вряд ли имеет смысл ввязываться в истории в чужом городе (и в своём тоже, какая разница), да уж больно жаль распростёртого на треснувшем асфальте беднягу. И «Скорую» никак не вызовешь…