Остров Сахалин и экспедиция 1852 года - [35]

IX

7-го января, пріѣхалъ джанчи селенія Нойоро, Сетокуреро. Его пріѣздъ и поведеніе въ селеніи нашемъ съ нами и японцами еще болѣе разъяснило мнѣ справедливость нѣкоторыхъ мыслей, выраженныхъ выше. Письмо, привезенное имъ отъ Рудановскаго съ р. Мануи объяснило цѣль поѣздки Сетокуреро (имя джанчина). Цѣль эта одна у всѣхъ пріѣзжавшихъ хо мнѣ гостей аиновъ — получить подарки. Сетокуреро отличался только тѣмъ, что имѣлъ претензію на богатые подарки, на что онъ конечно имѣлъ основаніе болѣе надѣяться, чѣмъ другіе джанчины, потому что оказалъ русскимъ услуги, да и считается какъ бы старшимъ изъ всѣхъ старшинъ. Съ нимъ пріѣхало около 20-ты аиновъ разныхъ сѣверныхъ селеній, на 10-ты нартахъ. Одинъ гилякъ, оставленный въ селеніи Нойора извѣстнымъ въ Петровскѣ торгашомъ Позвейномъ, по болѣзни своей, пріѣхалъ тоже въ Томари. Японцы сказали намъ, что это еще первый гилякъ, который пріѣхалъ въ мѣста занятыя ими. Присутствіе русскихъ уже начинаетъ производить переворотъ, котораго конецъ легко предвидѣть, какъ я уже доказывалъ выше. Вскорѣ послѣ своего пріѣзда, Сетокуреро спросилъ у Дьячкова, можетъ ли онъ посѣтить русскаго джанчина, и получивъ утвердительный отвѣтъ, явился во мнѣ въ сопровожденіи всѣхъ, пріѣхавшихъ съ нимъ аиновъ и гиляка. Я принялъ джанчина съ почетомъ, усадивъ его на медвѣжьей шкурѣ. Вся комната моя наполнилась аинами. Снявъ обувь, они усѣлись на полъ: старшіе по бокамъ, джанчина, младшіе сзади его. Я сѣлъ противъ гостей моихъ на столбикѣ.

Сцена эта очень похожа била на картины, представляющія прибитіе европейцевъ въ Америку. Разсматривая лица и выраженія черныхъ глазъ пріѣхавшихъ во мнѣ аиновъ, я невольно замѣтилъ большую разность между ними и аинами окружающихъ насъ селеній. Красивыя, здоровыя лица, густые волосы, прямые, открытые взоры, ясно отличали болѣе независимыхъ аиновъ сѣверныхъ селеній отъ ихъ единоплеменниковъ сосѣдей нашихъ, болѣзненныя лица которыхъ, изуродованныя золотушными и венерическими ранами и потерею волосъ, носить отпечатокъ на себѣ близкаго сношенія съ японцами, деспотизмъ которыхъ пріучилъ рабовъ своихъ къ лукаво-раболѣпной услужливости, которая такъ ясно выражается въ глазахъ, старающихся всегда избѣгать взглядовъ вашихъ. Послѣ первыхъ привѣтствій, состоящихъ, какъ извѣстно, изъ наклоненія головъ и подыманія рукъ, началось угощеніе рисомъ, рыбою, изюмомъ, виномъ и чаемъ. Джанчинъ произнесъ длинную рѣчь, послѣ него другой аинъ началъ, и несмотря на то, что, какъ казалось, нѣкоторые не были довольны его рѣчью, онъ продолжалъ ее. Изъ рѣчей этихъ я и переводчикъ мой, казакъ Дьячковъ, могли только понять, что дѣло идетъ о японцахъ, о пріѣздѣ ихъ джанчина и приходѣ русскихъ на Сахалинъ. Жаль, что я не могъ понять рѣчи Сетокуреро. Судя по умнымъ глазамъ его и живости жестовъ, рѣчь эта должна быть интересная и умная. Послѣ рѣчей наступила минута общаго молчанія, и замѣтно было, что чего-то ожидаютъ мои гости. Мнѣ не трудно было отгадать, что цѣль ожиданія были подарки. Я приказалъ принести ихъ и началъ раздачу. Сетокуреро получилъ ручную сажень краснаго тонкаго сукна и большую шерстяную шаль, другіе старшины получили по одѣялу и шелковому небольшому платку, и наконецъ аины, неимѣющіе претензіи на джанчиновъ, по матроской байковой синей рубашкѣ. Кончивъ раздачу, я сказалъ Сетокурерѣ, что очень радъ его видѣть и что мнѣ пріятно знать, что онъ любитъ русскихъ, что мы пришли въ землю аиновъ съ намѣреніемъ дружно жить съ ними, но что не желаемъ ссориться и съ японцами, съ императоромъ которыхъ ведемъ теперь переговоры, и что потому, пока я не получу отвѣта съ Мацмая, я не желалъ бы вмѣшиваться въ дѣла японцевъ съ аинами и прошу поэтому аиновъ по прежнему работать для японцевъ. Потомъ сказалъ ему, что такъ какъ онъ пріѣхалъ во мнѣ въ гости, то я желаю ему дать все нужное для ихъ пищи. Мы простились и я послалъ въ юрту, занятую пріѣхавшими аинами — рису, яшной крупы, табаку, чаю и сахару. Сетокуреро былъ принятъ японцами то же съ большимъ уваженіемъ. Дьячковъ, присутствовавшій при этомъ пріемѣ, разсказываетъ, что посадивъ Сетокуреро на почетное мѣсто и угостивъ его виномъ, японцы съ знаками уваженія выслушали рѣчь его, въ которой онъ совѣтовалъ имъ не обращаться теперь худо съ аинами, когда русскіе пришли въ землю ихъ. Японцы то же дали аинамъ рису и водки. Итакъ, пріемъ, сдѣланный Сетокурерѣ казалось долженъ былъ бы удовлетворить его, но въ сожалѣнію пріемъ этотъ возбудилъ въ дикарѣ смѣлость на безпрестанныя выпрашиванія подарковъ и припасовъ отъ насъ и на грубое обращеніе съ японцами. Въ ежедневныхъ посѣщеніяхъ его, онъ всякій разъ выпрашивалъ что-нибудь, такъ что уже на 80 р. было выдано ему и свитѣ его. Къ японцамъ же онъ ходилъ собственно для того, чтобы требовать вина отъ нихъ, къ которому онъ, повидимому, имѣетъ большую страсть. Разъ онъ привелъ съ собою въ намъ гиляка и посадилъ его подлѣ себя. Японцы, которымъ не позволено принимать въ себѣ гиляковъ, просили меня, чтобы я запретилъ гиляку ходить въ нимъ.

Пріѣздъ гиляка въ Томари былъ очень полезенъ для насъ; я нашелъ въ немъ проводника для почты до самаго Петровскаго зимовья. Онъ, конечно, былъ радъ случаю воротиться домой въ себѣ на готовой пищѣ и нашихъ собакахъ и получить еще плату. Я имѣлъ только одну нарту въ 10 собакъ, предполагая вторую нарту нанять вмѣстѣ съ проводникомъ. По теперь, когда проводникомъ былъ сдѣланъ гилякъ, неимѣющій собственной нарты, я принужденъ былъ купить еще 8 собакъ съ помощью Сетокуреры, который приказалъ своимъ аинамъ отдать отъ всякой нарты по одной собакѣ. Почтѣ назначено было выѣхать